ЛЕСНОЙ ЗАМОК

Мне было понятно, почему царские министры считают совершенно необходимым затмить нынешней коронацией все великие европейские торжества минувших веков. Министрам приходилось решать фантастически сложные проблемы. Будучи баснословно богатой страной, Россия была вместе с тем и катастрофически бедной. Для того чтобы превратиться в экономически развитую державу, сопоставимую по мощи с Великобританией или США, ей жизненно важно было как можно скорее завершить давным-давно начатое строительство Транссибирской железной дороги. Нуждаясь в обширном притоке иностранного капитала на окончание этого грандиозного проекта, Россия еще за пять лет до коронации оказалась вынуждена продавать чуть ли не все свое зерню на Запад. В царствование Александра III министр финансов настоял на том, что другого выбора просто не существует. Зерно было единственным товаром, который Россия могла поставлять на рынок в промышленных количествах. Поэтому большую часть урожая вывезли за рубеж, что привело к знаменитому голоду 1891 года, в ходе которого умерло несколько миллионов крестьян.

И вот сотни тысяч родственников умерших от голода крестьян пришли в Москву и переполнили железнодорожные вокзалы города. Многие из этих людей ночевали на голом полу. В связи с чем Маэстро соизволил пошутить: «Разумеется, этим мужикам хочется на вокзалы. Пять лет назад они видели, как их зерно увозят товарные поезда. Вот они и дожидаются, не привезут ли зерно обратно».

Мужики, естественно, представляли для нас определенный интерес. Без их поддержки Николаю II едва ли удалось бы удержать власть в своих руках. На города он опереться не мог: пролетарии, сами вчерашние крестьяне, жили в нечеловеческих условиях. В перенаселенных фабричных бараках свирепствовали холера, тиф, сифилис и туберкулез. Страшной общественной проблемой был алкоголизм, не говоря уж о проституции.

Однако продажа зерна в 1891 году оказалась и впрямь экономически целесообразной. За следующие десять лет капиталовложения в тяжелую промышленность выросли втрое. В той же Москве, превратившейся в город поразительных контрастов, летом поливали улицы (благо здесь появился центральный водопровод), а зимой на тех же улицах до смерти замерзали рабочие.

Те, кто не покинул села, жили, как прежде, в отапливаемых по-черному избах. Дешевые репродукции икон висели на закопченных стенах, но каждому, кто входил в избу, полагалось отвесить перед этими «иконами» глубокий поклон. Только после того можно было поздороваться с хозяином дома. А сам хозяин по праву занимал в избе лучшее спальное место — на печи, все еще теплой после того, как в ней согрели ужин. Все остальные члены семьи спали прямо на грязном полу. Раздеваться здесь было не принято, но, если в помещении оказывалось не слишком холодно, мужик перед сном разувался. Имелась и соответствующая поговорка: «Ноги воняют — мух отгоняют».

Тем не менее мужики, которых я наблюдал на московских вокзалах, вызывали у меня определенное уважение. До срока состарившиеся и практически беззубые, они, однако же, были сильны, как вьючные животные. Хотя передвигались как раз мало и редко. Им были присущи терпение и выносливость крупного рогатого скота. Но мои ученые штудии помогли мне понять, почему именно в России с такой любовью и робостью относятся к Б-ну. Эти безденежные, страшные, рослые, кряжистые глуховатые мужики со своими невзрачными, коротконогими и часто уродливыми женами, конечно же, были тупы, ограниченны, невежественны, диковаты и примитивны, но все это на поверку оказывалось не более чем вощеной бумагой, которой покрывают в жестянке, прежде чем ее запечатать, отменные мясные консервы. Сорви вощеную бумагу, и обнаружишь силу, мудрость, щедрость, честность, верноподданность и даже понимание — так я воспринимал это, и в том же самом уверяют своих читателей Толстой с Достоевским. И если бы русскому крестьянству и впрямь предстояло исторгнуть из собственных недр грядущего гения, для нас, бесов, это наверняка обернулось бы самым серьезным испытанием. В конце концов, наша цель заключалась тогда в минимизации человеческих возможностей. Заглядывая в будущее, мы ждали того часа, когда нам удастся перехватить у Болвана бразды правления.

12

Наступало мое времечко. Почтить прибывших в город мужиков решено было широкими народными гуляньями на Ходынском поле, назначенными на 18 мая. Это станет вознаграждением для тех, кто проехал, а то и прошел пешком многие сотни верст, лишь бы очутиться в Москве в тот день, когда цесаревич превратится в полновластного царя.