ЛЕСНОЙ ЗАМОК

Сейчас между отцом и сыном возникло мысленное препятствие, столь же, однако, реальное, как какая-нибудь изгородь. Только вчера Алоис-младший впервые заставил Улана в прыжке оторваться от земли. Тогда перед ним тоже стоял какой-то заборчик; лошадь вполне могла его сбросить, могла упасть и сама. Однако он знал, что это нужно сделать. И что он сможет это сделать. И сделал. Сейчас, конечно, все было несколько по-другому и все-таки очень похоже. Ему предстояло форсировать преграду — на сей раз воображаемую.

— Все, что ты говоришь, отец, совершенно справедливо, но… — Он замешкался и, вновь заговорив, частично повторил уже сказанное: — Все это совершенно справедливо для человека вроде тебя, а я ведь совсем другой. И способности у меня другие. Так мне кажется.

Алоис глубокомысленно кивнул, стараясь не выказывать раздражения.

— Может быть, ты объяснишь мне, в чем эти способности заключаются.

— Я бы сказал, что у меня есть дар человеческого общения. Отец кивнул ему снова.

— И, задумываясь о будущем, я полагаю, что как раз это меня и прокормит. Умение общаться с людьми. — В этот самый миг он осмелился поглядеть отцу в глаза. И какое-то время (пусть это и стоило ему многого) не отводил взгляда.

— Значит, ты хочешь сказать, что работа на ферме тебя не интересует?

— Если начистоту, то так оно и есть. Не интересует.

— Но ты же не вздумаешь утверждать, будто тебя не интересует наша маленькая пасека?

— Мне нравится вкус меда. Что правда, то правда. Но разговаривать с людьми мне все равно интереснее, чем слушать жужжание пчел.

И тут Алоис решил распечатать кубышку собственной мудрости.

— Послушай, сынок, я поделюсь с тобой тайной, которая поможет тебе не потерять попусту пару-тройку лет. А может, и больше. Людей нельзя обманывать долго. Особенно если ты не можешь предложить им ничего другого. Необходимо завоевать их уважение. Потому что в противном случае они посмеются твоим шуткам, они споют с тобой хором, а потом, глупый мой мальчик, они заговорят о тебе с презрением у тебя за спиной. Работа в поте лица своего — единственная основа, на которой можно строить длительные взаимоотношения с людьми. А того, кто хочет отделаться шуточками, считают мошенником.

— Я уважаю работу в поте лица своего, — возразил ему сын, — но только не земледелие. И человек, всю жизнь проработавший на земле, становится, на мой взгляд, таким же тупым животным, как его домашний скот. И, в любом случае, это не для меня.

— Мне кажется, ты меня не понял. При чем тут земля? Пчеловодство — это, скорее, воздух. Я говорю о крошечных созданиях, вечно носящихся по воздуху. И о Старике. Позволь мне включить его в круг нашего рассмотрения. В перспективе сотрудничества с ним я предвижу колоссальную выгоду.

— Отец, при всем уважении, я не могу с этим согласиться. Ты же сам говорил: он разбирается в таких делах лучше нашего. — Парень вновь испытал тот же восторг, с каким заставил Улана перемахнуть через заборчик. Его самого сейчас понесло. Кровь, внезапно закипевшая в жилах, велела ему не только продолжить спор, но и, если получится, задеть отца побольнее. Оскорбить его. Это уже будет, считай, не заборчик, а высоченная изгородь. — Ты должен согласиться с тем, что Старик нам не по зубам. Он оберет тебя до нитки.

— Ты что, с ума сошел? Ты смеешься надо мной? Считаешь плохим пасечником?

— Ну, они же тебя постоянно кусают.

— Случается. С пасечниками такое случается.

— Да, только настоящего пасечника ужалят разок-другой, и он запомнит это надолго. А ты? Тебя кусают каждый день. Причем по многу раз.

Алоис наконец вышел из себя; то есть другой Алоис, которого он постоянно держат взаперти, внезапно вырвался наружу. И с этим уже ничего нельзя было поделать. Освобожденный дух веет где хочет.

— Мальчик, — сказал он сыну. — Большой мир не для тебя. Ты к нему совершенно не готов. У тебя нет образования. У тебя нет денег. И с такими-то исходными данными ты надеешься разбогатеть, заговаривая людям зубы? Это чушь собачья. Все, что ты умеешь, — это лапать деревенских девок и залезать к ним под юбку. А почему они позволяют тебе такое? Да только потому, что надеются подцепить муженька—такого же ленивого, как они сами. Может, какой-нибудь из них и повезет, и тогда мне придется нянчиться с внуками -такими же уродливыми, как твои подружки, — а ты пойдешь к ее отцу примаком. Да не просто примаком — батраком!

Он зашел слишком далеко. И знал это сам. Тайный страх, им испытываемый, вырвался на волю вместе с гневом. Колоссальной ошибкой было так сорваться.

Алоис-младший пришел в ярость. Это от него-то родятся уроды! Такое просто неслыханно.

— Да, — сказал он отцу, — видел я тебя в поле. Со всеми твоими устаревшими книжными знаниями. Даже старый Иоганн Пёльцль, уж на что дурак дураком, умеет обрабатывать землю. А ты не умеешь.