Лесной замок

О, как он понимал такую пчелу, возвращающуюся к себе в улей с заплечными мешками пыльцы и брюшком, полным нектара! Разве он, Алоис, меньше давал женщинам и разве меньше уносил с собой? Он уносил мудрость, уносил знание человеческой природы, в отсутствие каковых ему нечего было бы делать на таможне! В конце концов, он каждый раз безошибочно распознавал, кто подает ему таможенную декларацию — честный человек или обманщик; особенно если имел дело с женщинами, которые частенько пытались обвести его вокруг пальца, но им это не удавалось, потому что он неизменно оказывался мудрее. Мудрость была его истинным медом. Твердое знание того, что предпримут или задумают предпринять контрабандисты; тайны путешественников и коммивояжеров; сладкие как мед секреты; все эти вещи и вещички, которые едва ли не каждому хочется тайком провезти, не уплатив за них пошлины. Но его служба как раз и заключалась в том, чтобы делать явными эти тайны. Он был не слабее и не ленивей рабочей пчелы в самый знойный, а значит, и самый продуктивный летний день, он не жалел себя, он жертвовал собой во славу многовековой империи Габсбургов. Не все императоры оказывались великими государями, признавался он самому себе; не все они были хотя бы просто порядочными людьми; но лучшие из них — вроде того же Франца-Иосифа — были начисто лишены изъянов. Как вам уже известно, Алоис считал себя внешне похожим на Франца-Иосифа: такие же бакенбарды, та же внушительная осанка… Об императоре было известно, что он чуть ли не круглосуточно трудится, исполняя свои бесчисленные обязанности. При необходимости на это был способен и сам Алоис. И все же им обоим — императору и его таможенному чиновнику — было ясно: собирать мед, пусть и со всем усердием, мало; нужно вдобавок любить его вкус.

Кое-кто в Линце (он знал об этом и считал таких людей глупцами) был шокирован слухами о фройляйн Катарине Шратт, актрисе, ставшей фавориткой Франца-Иосифа. Возможно ли такое? Ведь супруга Франца-Иосифа, ее величество Елизавета, писаная красавица. Новость распространилась молниеносно, однако Алоис не был ни удивлен, ни шокирован. Он понял. Часть меда надо оставлять самому себе.

Но не будем поддаваться возвышенным фантазиям Алоиса. На самом деле он пчел несколько побаивался. Когда-то давным-давно они покусали его так свирепо и апокалиптично (смешное словцо в моих устах, не правда ли?), что он не забыл своего тогдашнего обморока. Что-что, а причинять боль они умеют! Такие крошечные и вместе с тем такие зловредные! Он понял, что такую муку пчелы сами по себе принести не могут. Их маленькими жалами тебя жалит солнце! А к укусам солнца ему было не привыкать. В августе, во второй половине дня, в мундире и в шлеме… сколько он так простоял под его беспощадными лучами? Разумеется, он понимал ярость солнца, а пчелы были всего лишь трансляторами этой ярости, точно так же как он сам — транслятором воли Габсбургов; и он, и они оказались тем самым приближены к источнику бесконечного величия.

Не было ли это самообольщение всего лишь побочным продуктом приближения неизбежной отставки? Не без трепета я ждал новых перемен, которым суждено было произойти, едва Алоис с семьей переселится на ферму.

4

В первую же супружескую ночь на новом месте, в Хафельде (дело было в апреле), Клара вновь забеременела. До тех пор она с детьми оставалась в Пассау. Эдмунд прихварывал, и вообще стояла зима. Хуже того, до окончательного ухода в отставку в конце июня Алоис мог бывать на ферме только наездами. К апрелю Клара, однако же, набралась смелости столкнуться лицом к лицу с неизбежными трудностями и, прихватив детей и пожитки, переехала в Линц. Трудности усугублялись тем, что Алоис-младший, который мог бы помочь ей при переезде, вынужденно задержался в Пассау до окончания учебного года, поселившись на это время у их ближайших соседей. Анжела, однако же, оказалась большой подмогой. Она сама настояла на том, чтобы переехать, не завершив учения, лишь бы подсобить Кларе в ее нелегком пути. «Школа обождет, — сказала она. — На следующий год я наверстаю упущенное. А сейчас я нужна тебе на ферме. И мне самой хочется».

Она была права. Клара согласилась и к тому же растрогалась. Можно сказать, именно с этой минуты она и полюбила Анжелу как родную дочь. При всей ее наивности у Клары хватило мозгов понять, что падчерица повинуется искреннему порыву. Девочке нравилось в школе, но Клару она любила сильнее, и та, в свою очередь, стала теперь для нее чем-то большим, чем просто добрая мачеха, куда большим.

Преодолев все препятствия, они ближе к полудню прибыли на поезде в Линц, где их, разумеется, уже дожидался Алоис, нанявший большой конный фургон, погрузившись в который и сложив туда же чемоданы, баулы, ящики и коробки, семья проделала последние пятьдесят километров до Хафельда.