Беда, говорил себе Алоис, в том, что как отец он не проявляет достаточной твердости. Потому что при всей напускной суровости сердце у него доброе. И мальчика своего он любит. Тот бывает таким забавным. Непоседа, конечно, и, подобно матери, подвержен страшным перепадам настроения. И чересчур гордый, и учиться, как назло, не желает. Но, если захочет, может быть такой душкой — весь в мать. Он и движется с той же пленительной легкостью. А как лихо и как быстро он управился с Уланом! Сам Алоис залезать в седло побаивался. Толстому человеку падать с лошади высоко и больно. А вот Алоис-младший гарцует молодецки, не хуже чемпиона по выездке из кавалерийского училища, напоминая отцу тех красавцев, что разгуливали по улицам Вены в сапогах, которые в юности тачал им Алоис-старший, и как он тогда восхищался ими, нет слов! И тут же приходят воспоминания об этих офицерах, прогуливающихся по Рингу под руку с красивыми дамами, и о собственной мечте — давным-давно позабытой! — сойтись с какой-нибудь хорошенькой элегантной модисткой… и открыть ателье, в котором изготовляли бы дивные дамские шляпы и лучшие во всей Вене сапоги… Дурацкие мечты, но Алоис-младший кажется их живым воплощением. Он не чета маленькому Адольфу, вечно закатывающему истерики, и малышу Эдмунду, с его хворями.
Поэтому Алоис не находил в себе духа запретить сыну часок-другой погарцевать на Улане. Коню, в конце концов, тоже нельзя застаиваться. И юного наездника скакун явно полюбил. Но только не самого Алоиса — стоило ему приблизиться к Улану, как жеребец принимался скалиться самым недвусмысленным и зловещим образом.
Теплым августовским вечерком Алоис-младший позволил себе еще одну малосимпатичную выходку. На сей раз возмутилась Клара. Подросток подоспел к ужину, а его сестра — нет. Ей пришлось задержаться в конюшне, обтирая мокрые бока Улану, потому что Алоис на обратном пути пустил коня в галоп и ворвался на ферму, не дав несчастному животному остыть после скачки. Клара просто не могла понять подобного эгоизма. В результате она — едва ли не в первый раз за все годы супружества — заговорила с мужем в повышенном тоне. Она вынашивала ему уже шестого ребенка, и он больше не был для нее Дядюшкой, по крайней мере на тот момент.
— Ты разрешаешь сыну перекладывать такую работу на плечи Анжелы? Но так нельзя.
Сын ответил вместо отца:
— Анжеле нравится обтирать Улана. А мне — нет.
— Может, я и не разбираюсь в лошадях, — сказала Клара, — но одно я знаю наверняка: кто на лошади ездит, тот ее и обтирает. Тебе все равно, а животному — нет. Оно чует разницу.
— Ты действительно не разбираешься в лошадях, — возразил пасынок. — В этом вопросе твои познания держатся на отметке десять градусов ниже нуля.
— Замолчи! — прикрикнул Алоис. — И не раскрывай больше рта! Чтобы я за весь ужин не слышал ни единого слова! — Неожиданно почувствовав, что отстает от Клары в деле родительского воспитания, Алоис поспешил укрепить собственный авторитет. — Замолчи, — внушительно повторил он. — Я этого требую.
— Jawohl![4]
— гаркнул на всю комнату Алоис-младший. И было совершенно непонятно, что скрывается за этим криком — смирение или издевка.— Повторяю еще раз, — проговорил Алоис. — Ты молчишь весь ужин. Не произносишь ни единого слова.
Алоис-младший вскочил как ужаленный и рванулся к двери.
— Назад! — заорал Алоис. — Сидеть! Есть! Молчать!
В комнате повисло молчание. В конце концов Алоис-младший вернулся за стол, хотя и не без очевидных для всех колебаний.
Ужин завершился в общем молчании. Вбежала раскрасневшаяся после работы Анжела, заговорила было, но тут же, осекшись, замолчала. Села со всеми (ее наскоро помытое перед ужином лицо оставалось еще чуть влажным), уткнулась в тарелку. Ади, сидящий рядом с ней, так увлекся и разволновался, что чуть было не описался. А что же Клара? Она ела медленно, часто останавливалась, ее ложка то и дело зависала в воздухе. Она с трудом гасила нечестивое желание ударить пасынка. И мужа своего ударить ей хотелось тоже. Но она так ничего и не сделала, так ничего и не сказала. Драка или словесная перепалка с двумя разъяренными мужиками — об этом нечего было и думать. У малыша Эдмунда задрожали губы, он заплакал.
Кларе это помогло принять единственно правильное решение. Взяв малыша на руки, она вышла из-за стола. Тут же поднялся и величаво удалился Алоис. Анжела с Адольфом собрали грязную посуду в кухонную раковину, а вот Алоис-младший продолжал сидеть за столом в молчании, таком вызывающем и даже грозном, словно подростку удалось превратить отцовский приказ в нечто вроде добровольно принятого обета.
Эту ночь Алоис-старший проворочался без сна, а на следующий день прервал труды задолго до заката. Впервые за довольно продолжительное время он отправился в единственную на всю округу пивную. Располагалась она в Фишльхаме, за пару километров от фермы.