Лесные качели

Мать Анины была обходительна, она умела и любила очаровывать людей. Она тут же взяла инициативу в свои руки, очень непринужденно и мило представилась. И столько искренности, задушевности, теплоты было в ее рукопожатии, что Таисия Семеновна совсем растаяла, и скоро нельзя было понять, кто здесь гость, а кто хозяин, кто за кем ухаживает. Обмен любезностями нарастал.

Только вчера утром Слава наблюдал за этой пантомимой из окна дежурки, где он рисовал стенгазету.

Анина уведомляла его в письме, что собирается на третью смену к нему в лагерь. Он не одобрял этого решения. В последнее время отношения с Аниной были довольно натянутыми. Анина стала капризная, вспыльчивая и мнительная. Она все время чего-то требовала от него и обижалась по мелочам. Он знал, что у нее нелады в школе и она хочет уйти из балета, но ничем не мог ей помочь. Он и сам был в кризисе, он не хотел больше рисовать и собирался по окончании школы идти в армию. Они так давно дружили, что вся родня привыкла считать их женихом и невестой. Когда-то они и сами мечтали пожениться, как только окончат школу. Но теперь что-то разладилось. Им было тяжело друг с другом, неловко и скучно. Общность проблем не объединяла их. Каждый должен был решить свои проблемы самостоятельно. Он любил Анину как младшую сестру, ценил, жалел и уважал ее. Со временем он, наверное, женится на ней, но после, потом когда-нибудь… Теперь же ему надо было побыть одному, сосредоточиться, подумать, а тут опять придется общаться с Аниной, опекать ее, дружить. Он с тоской ждал приезда Алины в лагерь.

Но его приятно поразила красота Анины, ее изящество. Анина стала совсем девушкой. И куда только подевалась та кривляка и плакса? От нее не осталось и следа. Но Славе вдруг вспомнилась именно та негодяйка и плакса. Как она умела реветь! Никогда он не слышал такого искреннего воя и всхлипывания, никогда не видел таких крупных слез — они брызгали вдруг фонтаном, лились рекой. Девчонка даже не вытирала их, даже не скрывала, она забывала все вокруг, целиком отдаваясь плачу и упиваясь им. Слава никогда не утешал ее, даже не пытался утешать — было просто бессмысленно и безнадежно соваться в этот бурный поток, он мог иссякнуть только сам по себе.

Он познакомился с Аниной в Павловске семь лет тому назад. Он ездил туда на этюды, как ездили перед ним многие поколения таких же прилежных мальчиков-художников. Тогда его удручали эти пышные осенние декорации, он чувствовал себя частью, деталью этого торжественного и вставленного в богатую раму пейзажа.

Осенний день был ясный, просторный и неподвижный. Слава расположился со своим мольбертом на берегу пруда и оцепенело разглядывал лягушку, что прыгала возле воды. Ему хотелось спать, и больше из хулиганства нарисовал он эту лягушку — под этим бездонным небом, на краю бездонного омута. Лягушка вышла потрясающая — настоящая хозяйка земли и воды — на грани двух сред, соединяющая обе среды в единое целое. Картинка сначала не всем понравилась, но, отъехав от Павловска, вырвавшись из его пышного плена, к ней вернулись и признали гениальной.

Он сидел тогда на берегу пруда со своей лягушкой, а мимо проходила экскурсия — стайка тихих, чинных, послушных девочек. Он почувствовал на себе их любопытные взгляды и сурово потупился. Они уже исчезали за поворотом, когда из кустов вылезла эта зареванная кикимора. Шмыгая носом и всхлипывая, она огляделась, заметила своих и, нарочно шаркая подошвами, потащилась следом. Но, проходя мимо Славы и поймав на себе его взгляд, она успела скорчить отвратительную рожу и ненароком своротить его мольберт. Слава от растерянности не успел его подхватить, а только обрадовался, что картинка упала «лицом вверх»… И тут перед ним опять возникла эта зареванная, вредная рожа — теперь она светилась счастьем, — он вскочил и погнался за ней.

Девчонка бегала от него вокруг какой-то статуи и визжала. А когда он все-таки догнал ее и хотел было вцепиться в ее растрепанные волосы — тут-то она и заревела. Так умели реветь только клоуны в цирке да еще какие-нибудь куклы в мультипликации. Она больше не убегала от него и не дразнилась, она вообще больше не видела ничего вокруг — просто стояла посреди газона, задрав вверх зареванное лицо, и выла прямо в небо. А Слава и еще несколько одиноких прохожих стояли на дорожке и, открыв рты, смотрели, как она ревет. Никто и не подумал утешать — это были уже не слезы, это было — зрелище.

Потом, внезапно перестав реветь, она окинула зрителей дерзким взглядом и уставилась на Славу.

— Из-за тебя я теперь совсем потерялась, — заявила она.

Взгляды прохожих устремились на него, он почувствовал, что краснеет под этими взглядами, повернулся и пошел прочь. Девчонка побежала следом.

— Раз мы все равно потерялись, то давай пойдем во дворец корчить рожи в зеркалах, — говорила она.

— Я не потерялся, — огрызнулся он.

— Ах так, — сказала она. — А хочешь, я сейчас так зареву, так зареву, что тебе несдобровать.

Слава испуганно покосился на нее — она не шутила…

…Дежурная в дверях Павловского дворца было остановила их.

— Дети, вы с кем?