Лесные качели

— Да, холодно, — сказал он и впервые перевел взгляд в комнату.

Этот взгляд рассеянно скользнул по мне, сделал плавный полукруг по комнате и снова исчез за окном. Я проследил этот взгляд, и мне пришла в голову забавная классификация, а именно: взгляд выше горизонта и ниже его. По моему лицу он прошел где-то на уровне подбородка, но и по всем другим предметам он проходил будто бы чуть ниже их смыслового центра.

— Хочешь кофе? — спросил я.

— Да, пожалуй, — согласился он.

Заваривая на кухне кофе, я пытался проникнуть в его намерения. Я чувствовал, что была какая-то цель в его посещении.

В институте мы постоянно виделись, но все на людях и ни разу с глазу на глаз. Я, конечно, не мог не заметить, что он как-то изменился: то ли притих, то ли притаился. Я одобрял его поведение, но внутренне, в глубине, по-прежнему не доверял ему. Оно казалось мне тактикой, временной передышкой, за которой еще бог знает что последует. Не раз я с опаской приглядывался к нему, стараясь разгадать его планы. И вот теперь, обнаружив его у себя на подоконнике, я, конечно, весь насторожился и подобрался, поспешно вооружаясь всеми известными мне в отношениях с ним средствами защиты и обороны.

Но когда я вернулся в комнату, он по-прежнему тихо сидел на подоконнике, сидел так прочно, тяжело и безразлично, как никогда бы не усидел тот, знакомый мне, человек. Он опять скользнул по моему подбородку хмурым пустым взглядом, и эта пустота по отношению ко мне почему-то вдруг неприятно задела меня.

— Ты все еще встречаешься с Динкой? — спросил он.

— Нет, — сказал я.

Но вдруг до меня дошел смысл, с которым он произнес «встречаешься», и от удивления я даже поперхнулся.

— Я с ней никогда не встречался! — почти заорал я.

— Ну да… — Он не поверил мне. Не мог поверить, не посмел.

А мне не захотелось его переубеждать. Лень стало. Так было проще… да и поздно.

— Я хочу ее видеть, — сказал он.

— При чем тут я?

Я прекрасно знал, при чем, и он знал, что я это знаю. Опять зачем-то потребовалось мое посредничество. Зачем?

— Ты знаешь, где она живет? — спросил он.

— Я дам тебе адрес.

Помолчали. Он пил кофе не раздеваясь, равнодушно и скучно поглядывая по сторонам. Кончив пить, он нетерпеливо и раздраженно вскочил со стула и прямо взглянул на меня.

— Если не хочешь, можно и не ходить, — сказал он. — Но один я тоже не пойду, мне не о чем с ней разговаривать.

— Пошли, — сказал я.

По дороге новые соображения насторожили меня… Может быть, ему стало известно, что Динка — дочь шефа, и не хочет ли он таким образом отыграться? И не должен ли я в таком случае воспрепятствовать этой встрече? С другой стороны, он вроде бы совсем не агрессивен и не похоже, чтобы принялся за старое. Во всяком случае, надо проверить…

— А ты знаешь, что Динка — дочь шефа? — прямо спросил я.

— Да, знаю. Давно. Еще весной, — ответил он.

Ответ был исчерпывающий.

Дверь открыла Анюта. Эта бабка уже лет двадцать жила в городе, но полностью сохранила все свои деревенские привычки и облик. По квартире она ходила босиком. «Кому кого надо?» — спрашивала она, подходя к дверям. Меня она почему-то считала женихом и почитала за это. Она пропустила нас в переднюю, грубовато сообщив, что самого-то нет и не будет, а «принцеца» еще спит.

— Вставай, женихи пришли! — И с этими словами она широко распахнула дверь в Динкину комнату.

В комнате ничего не изменилось. Там царил все тот же хаосик детской: игрушки вперемешку с косметикой, фотоувеличитель, мольберт, мотороллер, микроскоп, куклы, тряпки — все было по-прежнему, и только под потолком, из конца в конец, по диагонали, комнату пересекали гирлянды осенних листьев. Форточка была открыта — листья зашуршали на сквозняке. Несколько оторвалось и закружилось по комнате.

— Достойное жилище, — пробормотал Поленов, подходя к окну и закрывая форточку.

Я чувствовал его волнение. Я и сам волновался. Мне и самому не раз хотелось видеть Динку, и только трезвость и трусость останавливали меня: где-то я знал, что все кончено.

И все-таки теперь, в ее комнате, среди этих листьев, где даже воздух был какой-то особенно живой и ясный, мне показалось… Я ждал чуда.

Не вот откинулось одеяло, и чуда не произошло.

Нет, она была прелестна, она просыпалась, как ребенок, блаженно, радостно и уютно — пробуждалась, а не просыпалась. Но это уже почему-то не имело к нам никакого отношения, это уже было не для нас — мы ее больше не интересовали, она забыла нас.

Я не знаю, как женщины этого добиваются, то есть каким чудом при желании наполняют всю атмосферу вокруг себя жизнью, смыслом и смятением… Но тогда на наших глазах произошел обратный процесс. Женщина была та же, но чуда не было. Она вышла из нашей жизни так же просто и внезапно, как вошла в нее. Не мы ее бросили, не мы забыли — мы все еще где-то надеялись, — но она ушла от нас.

— Здрасти, — ясно улыбнулась она. — Который час?

— Два часа, — сказал я.

— Вот это да! Бабка! — заорала она. — Ты что же меня не разбудила?

Бабка что-то проворчала в ответ.