Лесные суровежники

Глянула косулька на воду-то и ахнула… кошачья морда на неё пялится… Подняла она правое копытце, а это и не копыто вовсе, а лапа когтистая… Враз она, с испуга, этой лапой по воде и плюхнула, прямёхонько по мордахе кошачьей попала. Та сразу и скрылась в заплесках, в рябях расплылась.

– Ну, чего чураешься? – спокойно спросил Мираш. – Себя разве не узнала?

Хотела Юля ответить… да как мявкнет не своим голосом! Тут и вовсе струхнула, уши прижала к темени и опрометью от верши сиганула. И не к берегу, а напрямки через всё озеро понеслась – только мохнатые пятки засверкали.

И надо же такому случиться, что Юля на старика Елима наскочила. Он как раз в лесу с собаками своими, Оляпкой и Сердышом, прогуливался. Возле озера остановился и на уток засмотрелся.

– Глядите-ка, прохвосты, поздний выводок никак, – с горечью говорил он. – Эхма, беда, беда. На крыло не успели встать. А можа, с последнего, северного лёта? Небось, отстали? – словно на что-то надеясь, рассуждал Елим, но сам же и согласился: – Прошёл уже, северный, прошёл. Эхма, сгибнут, горемычные. Зима, почитай, уже силушку свою пробует. По ложкам снег давно не тает, и забереги крепнут. Хороший мороз – и по всему озеру ледок встанет. Чем и помочь? – задумался старик. – Сетками, чай, огородить да пробовать…

Тут-то из-за мыска и Юля во всей красе вымахнула. Глядит Елим: по озеру, по водной-то глади… рысь бежит. Да прямиком – на него. Старик и оторопел, ноги прям подкосились.

Рысь летела себе, воды не касаясь, а тут вдруг заплюхала лапами по воде – брызги во все стороны, и не так ходко пошла, а всё равно на Елима правит. Испугалась, что и говорить, и сразу же тонуть стала. Забарахталась в воде, забила лапами и кричит утробным голосом:

– Мяу! Мау! Ма-ау!

Страх, известно, всегда силы отнимает. Сковал живику косули и в воду потянул, как скудельное тело всё одно.

Елим быстро в себя пришёл – чем старого напугаешь? Глаза только заслезились, наволока пошла, словно туман красный по озеру заклубился. Утёрся рукавом, смотрит: рысь так же бултыхается, а возле неё… парнишка какой-то объявился. Вида вовсе необычного: волос белый, ершистый, и нос большой, острый… И одёжа на нём необычная – в том разе, что уже холода стоят, а на нём штаны суконные и рубаха в клетку. А обувки никакой нет. Так прямо, босиком, по воде и шлёндает.

Наклонился этот парнишка над рысью – и резко к Елиму повернулся. Посмотрел на него странно так, и с удивлением и с испугом будто. А старик смотрит спокойно вовсе, глаз не отводит.

Тут уж Мираш совсем оторопел. И то верно, мыслимое ли дело под человечий глаз попасть!.. Тотчас же вместе с Юлькой под воду и бухнулся. Сам в щуку огромную превратился, а Юлю в маленькую плотицу обернул. Сразу её в пасть и отправил. Да за зубами пристроил, чтобы не потерялась, значит.

Щука чуть крутнулась и под обрывистый бережок встала, в том месте, где ива-плакушница над водой склонилась. Щуку ничуть не видать, а самой приметно, что на бережку деется. На дне лежит, хвостом колышет, тихохонько плавниками перебирает и за Елимом пригляд ведёт. А он немного постоял, поглядел на воду да и махнул рукой.

– Что-то у старого глаза слезятся, – посетовал он. – Привидится же такое!.. Вы, прохвосты, чевой-то видели?

Оляпка посмотрела умными глазами и вильнула хвостом: не понимаю, дескать, обычное дело. Наверно, рыбы какие плескались или ондатра. А Сердыш и вовсе отвернулся.

– Оно и верно, – согласился Елим. – Можа, на утей засмотрелся – в голове что и колыхнулось, а я путаю…

Оляпка заскулила и потянула старика от озерка.

Пошли они дальше, а Мираш обратно свой облик принял и Юлю снова на копытца поставил.

– Это что же это, я теперь, кем захочу, быть могу? – весело спросила косулька.

Мираш кивнул.

– А в медведицу можно?

– Да хоть в слона!

Стала Юля медведицей. Гора горой. Силищу в себе могутную почуяла. Прошлась туда-сюда, захотелось ей берёзку-семилетку сломить, но Мираш упредил – растолковал, что можно живикой, а чего ей и недоступно вовсе.

– Можно, – говорит, – и природную плоть обрести… Будешь тогда настоящей медведицей. И деревья будешь ломать и камни-валуны ворочать – и всё, значит, чего там медведям назначено. А вот способности наши утратишь. Только одна остаётся: назад обернуться можно, а больше – ничегошеньки. К тому же сложное это действо… В особенное состояние войти надо. Напутаешь ещё чего – достанется нам на орехи. А так – тренируйся, – ну и объяснил ей, как самой управляться – образы неплотные менять. Без подсобы, значит, оборачиваться, без догляда.

Так они и шли домой: Юля то орлицей, то совой перевернётся, то волчицей, то лисой. Так развеселилась, что и путаница пошла. Глядит Мираш, то лось с медвежьей головой рядом с ним вышагивает, то ворона с лисьей мордой над головой кружит, а то и вовсе непонятно что.

Сам же Мираш посуровел, серьёзный стал и весь в думу ушёл. Сбила его с толку встреча с Елимом, ох и сбила.