Редкое празднество проходит, где бы Аноха своими волками не похвалялся. Вот и сейчас Антипа зацепил. Старые они противники – как схватятся языками, так и не разнять никакой силой.
Времени немного прошло, а гулянка уже в полную силу вошла. Мираш на гостей смотрит, а у них будто всякое разумение из головы выдернули. По столу грай несносный стоит, ни слова не разобрать. Которые лесовины и в рассорку вошли. Кричат друг на друга, грозятся. Дорофей спит, положив бороду под ухо. Стол под ним от топанины подпрыгивает, а ему хоть бы что – похрапывает знай себе.
Супрядиха Северьяна уже не нахваливает, а другим боком к нему повернулась.
– Тю! Ишь, бобик непривязанный разошёлся! – смехотничала она. – Дивуйтесь на него, девоньки. Из какой же распродальней дыры тебя занесло, милай?!
А тот уже ни мур-мур – слова сказать не может. Отогрели, небось, растопили…
– Эй! Лихоманы таёжные! – гремел Ваня Тишина. – Любого перепью! Чичас моё время! Понимать надо! Живёте тут среди древяной-травяной дури и жизни не знаете.
Тоже он, знаешь, как и Мираш, верша. Только его в давние годы с верхов спихнули. А стать осталась – среди лесовинов всегда высоко себя носит, ну и редкость, когда из него доброе слово выбежит. Поначалу он отпихивал стопку, а сейчас уже зубами вцепился в граненое стекло, и будто все крепи слетели.
– Молодец, Ваня! – дивовалась Супрядиха, – Покуда пьётся, потуда пей. – И вовсе большой бокал к нему подвинула.
Ивану не с руки себя уронить. Огладил он в руке бокалыш – ладно тот пиявкой к ладони прильнул – да и чендарахнул до дна. Да прямо под стол и грянулся.
Лека Шилка – ох и воструха девка! – над Ириньей Ильницей, хозяйкой речки Суленги, подшучивать взялась:
– Сказывают, видели тебя в городе, людям рыбу продавала…
Та отмахивается – спокойного, знаешь, нрава.
Лека не отступается.
– Денех-то много выморщила?
Иринья шутейно отвечает:
– Денег – страсть, да не во что класть.
Лека, словно без всякого интереса, и говорит:
– В этом городе обдичаешь ишо, угоришь от чада и шума…
Иринья вприжмур на Леку глянула, точно тайну тронула, да и спрашивает:
– В город, что ли, переезжать собралась?..
Та враз и отступилась, в пляс по кругу пошла.
– Ой, девоньки, спина кружится. Хорошо-то как! – и пошла, пошла вытанцовывать.
Есть, знаешь, у Леки тайна малая, но о ней после расскажу.
Словом, удалось новоселье… Только лесовин Кит и его помощница Лема-волчица невесёлые сидят. Притихли в сторонке, молчат и пугливо по сторонам озираются. Лема смотрит, смотрит да и не удержится – ткнётся волчьей мордахой Киту в ухо и скажет: «Дикость какая!». А то ещё уговаривает, чуть не плача: « Не могу я больше, пойдём, а?».
Впервой они на такое пиршество попали. Не привычно, само собой. К тому же Кит – не простой лесовин, с кромешников бывший, а такие всегда чужаками слывут.
…– Укрякалась я седни! – опустилась Лека лёгонькой пушинкой на стулку рядом с Мирашём. Повернулась к нему, посмотрела озоровато и говорит бархатным голоском: – Глаза у тебя чудные, я таких зелёных сроду не видела. Век бы смотрела!
Мираш ликсир больше не пил, а всё по сторонам смотрел и опытности набирался. А поговорить уже давно не с кем стало.
– Весело тут у меня… – насмешливо произнёс он.
– А у нас всегда весело, – засмеялась Лека. – Жизнь у нас такая, разнесчастная… – поникла чуть, словно горестное что припомнила, и опять просияла: – От тебя все к Северьяну в его ледяную сторонушку летим. Звал…
Стали о всякой всячине разговаривать. Тут-то потихонечку Мираш к своему интересу и подвёл. Равнодушный вид на себя напустил и спрашивает: кто такие, мол, нерозначники?
Лека смутилась чуть, но тотчас же опять улыбнулась.
– Нерозначники? – переспросила она, замялась чуть и говорит: – Это когда у утки и селезня перо одинаковое.
– А что, разное бывает? – не понял Мираш.
Посмотрела Лека как на дитё малое и говорит:
– А то нет! Вон утки, считай, все почти разновидности такие. Селезень разукрашенный да расфуфыренный, а уточка скромного окраса. Так же с глухарями. Мошник – чёрмный, с приметным пером, брови красные, а копалуха – серенькая. У курочек такая же история. Ну, это всё простые… А вот лебеди – те нерозначники. Ты по перу лебёдушку от лебедя нипошто не отличишь. Да и верные они, нерозначники эти. Друг без дружки не заживутся, а петуху от двенадцати до семнадцати куриц надо.
– А люди тут причём? – запутался верша.
– Ну-у… – с великого ума потянула Лека, глянула по сторонам с опаской, придвинулась к Мирашу поближе и говорит шёпотом: – Среди них тоже нерозначники бывают. Родные души, влюблённые… Все, вишь, по разукрасу друг дружку находят, а эти по тайне какой-то.
– По какой тайне?
Лека помолчала чуть и говорит:
– Кто ж её знает?! Запечатанная тайна и есть. Непроникаемая такая… Странная у нерозначников судьба…
Мираш хотел ещё что-то спросить, но тут вдруг с другой стороны Маха-росомаха присела. Придвинулась, слышь-ка, и уши потянула. Лукнула на Леку сердитый взгляд и запела заботливо: не скучаете ли, то да сё и теверы-северы.