Лесные тропы

В таком случае гостю остается только уйти.

Бетти обижена

— Мы с Бетти старые знакомые, — говорил, подходя к клетке слонихи, мой спутник, — я привез ее сюда восемнадцать лет назад вот этаким шкетиком. Тогда в Сибири продавался зверинец, и я купил ее для зоосада вместе с ее сестренкой Кетти. Они обе свободно помещались в одной телеге. Здравствуй, Беттинька!

Слониха в ответ не то пищит, не то свистит.

— Что случилось, Беттинька? Чем ты недовольна? Здорова ли?

— Все в порядке, — удостоверяет человек, подметающий пол около ног, похожих на столбы, — и ела и пила. Все хорошо.

— Кетти погибла из-за пустяка, — продолжает мой спутник. — В трудное время, в 1919 и 1920 годах, зверей кормили объедками из столовых. И вот среди хлеба попал Кетти как-то кусок сала; она, не досмотрев, его проглотила — и воспаление кишок, не могли спасти. Бросьте вашу палку вон в тот угол. Бетти, подай!

Шагают столбы-ноги, движется огромная серая туша, хобот хватает палку. Слон, как собачонка, подает поноску своему повелителю. Даже неловко как-то.

— Палка не моя, Бетти. Вот этому гражданину отдай, не мне.

Голова каменно неподвижным, прозрачным глазом обращается ко мне, хобот протягивает палку. Взяв ее, я предлагаю яблоко, хобот схватывает, скрючивается, отправляет подачку в рот, и странный звук, точно чудовищное хрюканье, дрожит внутри диковинного существа.

— Ну-ка, Степан, дайте ей поносить себя.

— В другой раз пожалуйте, — несколько смущенно отвечал служитель, — сегодня нельзя.

— Это почему? Показали бы гостю представление.

— Я с удовольствием бы, да нельзя. Утром за уборкой я, извините, обругал ее нехорошо. Нет, сегодня носить не дам.

— Ах, вот на что она жаловалась! Ну, делать нечего.

— Может быть, и трогать ее небезопасно. А я-то ее и за уши и за хвост. Как же вы, Степан, не сказали?

— Ничего, не беспокойтесь, это она только на меня сердита. Да ведь не что-нибудь особенное, у нас это бывает: поссоримся, сегодня она сердится, завтра простит.

— Ну, до свиданья, Беттинька; в следующий раз будешь полюбезнее, а?

Слониха молчала. Она еще не забыла оскорбления, нанесенного четыре часа назад. Хрюкнуть на прощанье разок, конечно, ничего не стоит, пустое дело, все равно что поздороваться, а нет, не хрюкну. Не надо было ругаться.

СМЕРТЬ СЛОНА

Сверху упало дерево и больно ударило слоненка по спине около хвоста. Лошадь или быка такой удар убил бы наповал, но молодой слон только хрюкнул и, слегка волоча задние ноги, побежал, спасаясь от охотников. Его настигли, повалили, связали. Он ревел еще визгливым голосом, пыхтел, задыхался, хрипел. Кругом стояли, держа в хоботах цепи, огромные, старые, давно порабощенные человеком слоны. Они страшно дрались этими цепями и угрожали ударить еще.

Слоненок встал и, еле переступая спутанными ногами, покорно побрел в какую-то загородку из толстых бревен, куда, крича, гнали его черные, почти голые люди. Он там простоял всю ночь, дрожа от ужаса и бешенства, — всю длинную страшную ночь, полную диких криков, рева слонов, ударов, толчков, выстрелов, красных огней.

Утром стало видно, что за решеткой блестит вода и грудой лежат нежно-зеленые свежие ветви. Едва слоненок, войдя за решетку, опустил хобот в кадку с водой, за ним шумно опустилась решетчатая дверь: он оказался в клетке. Конечно, он мог ее легко сломать, но они опять стояли тут — пленные старики — слоны с цепями в хоботах.

Боялся ли он побоев, сообразил ли, что домашним слонам не плохо живется? Он больше не сопротивлялся и даже не кричал, когда его клетка покатилась на колесах. Слоны притащили ее к железной дороге и, угрожая цепями, перегнали слоненка из клетки в вагон.

Около слоненка теперь всегда суетились, кричали, смеялись белые люди. Они давали есть, приносили воду. Можно было не только пить вволю, но и окачиваться, пуская из хобота обильную струю дождем. Один человек, чаще всех появлявшийся около слона, осыпал его мокрым песком и стал счищать связкой прутьев на длинной палке песок, прилипший к спине и бокам. Слон захрюкал от удовольствия. Бывало, старая слониха, его мать, водила его маленького на пустынную отмель реки, посыпала песком и, набрав в хобот воды, поливала, пока серая кожа его не становилась гладкой и блестящей.

Человек с метлой кричал что-то, указывая то на его голову, то на его ногу. Ну, понятное дело: где же ему, недоростку, достать до слоновьих ушей. Слон подогнул колени и лег. Человек, поливая его водой и посыпая чем-то, похожим на песок, вымыл, вычистил огромную голову, уши, хобот. Это было очень приятно. Слон охотно подставлял вытянутую ногу, чтобы по ней, как по лестнице, человек мог забраться к нему на шею, на спину и лазить по ней, сколько ему хотелось, везде — до того места, где тогда, в ту ночь ударило дерево. Там образовалась черная лепешка с большой поднос величиной. Если человек ее трогал, слон брал его хоботом, ставил на землю и сердито фыркал и пищал: он не желал убивать человека, но не позволял делать себе больно. Лепешка, впрочем, съеживалась и постепенно исчезала с каждым днем.