Лесные твари

– Плохое место, – сказала Лека, с отвращением разглядывая свою кроссовку, вымазанную чем-то подозрительно коричневым. – Даже не то плохо, что народ здесь живет необтесанный. Плохо то, что на ментов здесь нарваться – раз плюнуть. До ментовки районной – два квартала. Угораздило нас…

– Нормально! – бодро произнес Дема. – Чего это ты на милицию взъелась? Очень у нас даже хорошая милиция, порядок бережет. Вспомни двух орлов в вагоне – любо-дорого посмотреть! К нам отнеслись со всем вниманием. Не милицию нам надо с тобой бояться. Уж с ними-то мы как-нибудь разберемся.

Бодрость в его голосе была фальшивой, вот оно что.

Они вышли на другую улицу – более широкую, более освещенную. Здесь даже находились люди – разгружали фургон, таскали коробки с бананами, апельсинами, ананасами и прочими дарами леса. На Демида с Лекой косились любопытно, но никто с вопросами не приставал.

Они уже почти добрались до конца улицы, когда из-за угла вышли двое в серой форменной одежде, с дубинками на поясах. Вышли и замерли остолбенело. Вытаращились на наших беглецов. А чего таращиться-то? Никогда опасных преступников не видели, что ли?

Дема сделал шаг назад и оба мента одновременно, как близнецы, потянули руки к поясу. Что менты делали дальше, Дема с Лекой не видели. Потому что секунду спустя они уже летели назад, к спасительной темноте.

Коробки с бананами оказались на их пути, Демид сделал замечательный прыжок, на зависть любому бегуну с барьерами, и оказался по ту сторону картонной баррикады. Лека тоже не осрамилась. А вот милиционеры не прыгнули. Может быть, посчитали ниже своего достоинства скакать через какие-то там неотечественные коробки. А может, физподготовкой мало занимались. И пока блюстители порядка с начальственным ревом расталкивали и пинали несчастную картонную тару, беглецы нырнули в первую же подворотню и затаились.

Слышно было, как патрульный орет в рацию: "Максимов! Тут они! Оба! Восьмой дом! Давай машину быстрее!" Подворотня выходила в глухой двор, воняющий бог знает чем, и заваленный черт знает чем. Удрать отсюда не было никакой возможности.

Дема побежал вдоль дверей, пытаясь открыть их. Третья дверь, в самой глубине двора-колодца, неожиданно поддалась. Демид напрягся, дернул изо всех сил. Старый замок не выдержал, треснул, вылетел из гнезда и дверь распахнулась, едва не въехав Леке по лбу.

– Не пристрелят нас тут? – Лека тяжело дышала над ухом.

– Пристрелят, – оптимистично пообещал Демид и первым нырнул внутрь.

Пахло здесь так, что обгаженный двор казался по сравнению с этим парфюмерным магазином. Сперва Лека решила, что это склад, или, в крайнем случае, старый чулан – столько здесь было всякого неописуемо пыльного барахла, сундуков, покрытых паутиной, полуистлевших тряпок, висящих, лежащих и даже сидящих и стоящих, догнивающих свой век в обществе рыночных крыс. Однако, и здесь кто-то обитал. Ворох одежд в середине клетушки зашевелился, и оттуда появилась голова

(Короля Крыс? Демиду на мгновение показалось, что он узнал запах гниющей плоти, сопутствующий гнусной твари)

голова старухи – жирной, древней, черной и носатой настолько, насколько вообще дозволяет человеческая природа. Если бы нос этой мегеры был горбатее и длиннее еще хотя бы на сантиметр, ее уже можно было бы классифицировать как представителя нового человеческого вида – что-то типа "Homo nasalis" или "Антропоидус шнобелис".

"Хармандаргы!" – заорала старуха. Хотя возможно, это было слово "Варкантарашхындары!" или "Арбиндарбакылджан!", Лека точно не помнила. Бабка завопила что-то не по-нашему, и можно было ручаться, что это был не английский. Но ее услышали, и даже поняли, судя по тому, что где-то наверху захлопали двери и началась беготня и вопли на том же самом непонятном языке. А потом ступени лестницы, спускавшейся в эту самую комнатушку, заскрипели, и по ним скатился человек лет сорока. Слушай, тэбэ гаварю, читатэл, этат челавэк бил такой гарачий, что кров в жила кыпэл! Человек был подобающим образом черен волосом, выражение лица имел невеселое, перекошенное, к тому же левый глаз его был заклеен неопрятным куском пожелтевшего лейкопластыря и сразу было видно, что ничего под этим пластырем нет – никакого глаза. А в руке этот абрек держал нож – такой огромный, что им можно было зарезать средних размеров слона.

Он был очень проворен. Демид не успел моргнуть глазом, как одноглазый оказался перед ним и выставил нож перед собой, уперев его Демиду чуть ли не в солнечное сплетение. Однако, что-то еще сдерживало их обоих: одноглазого – от того, чтобы попытаться зарезать Демида, а Дему – от того, чтобы разозлиться, вырубить одноглазого и прекратить разом неприятные посягательства на свое драгоценное здоровье.