Лесные твари

– Этот, значит? – Надзиратель наклонился к Демиду, сцапал его за шиворот, приподнял без труда. Болтался Демид в воздухе, с ручками-ножками деревянными, непослушными, как Буратино в лапах Карабаса-Барабаса. – Не, смотри, как глаза у него плывут. Правда, обкуренный. Андрюх, шконку его проверь.

– Есть! – Вертухай Андрюха вытащил что-то из под деминого матраса. Пакетик из газеты. Развернул. В пакетике лежали коричневые катышки, похожие на сухие мышиные какашки. Глаза вертухая поползли на лоб, он смачно проглотил слюну.

– Нет, ты смотри! Даже не анашка! Это гашиш натуральный! Во зеки живут! А еще жалуются!

– Дай сюда! – Главный вертухай цапнул пакетик и спрятал в карман. – Всем лежать! Разберемся! А этого, – он разжал пальцы и Демид безвольным мешком рухнул на пол, – к Вахитову. Он у нас сейчас кайф поймает!

Последнее, что увидел Демид – торжествующие глаза Митяя.

***

Отмолотили Дему изрядно. Постарались ребята-надзиратели на славу. И в бетонном "отстойнике" Демид настоялся – в узком ящике с корявыми, впивающимися в локти стенами, где ни сесть, ни лечь. И упасть невозможно только потому, что плотно зажат ты между такими же подонками, которых набито в душегубку, как сельдей в бочку. Демид уже потерял ощущение реальности. Он отделился духом от своего избитого тела, потому что не было сейчас в изувеченном, истерзанном теле ничего, кроме боли и усталости. Не было в этом теле ничего привлекательного. От смерти, конечно, отстояло тело еще очень далеко, но нормальной жизнью это тоже нельзя было назвать.

А потом дверь отворилась, выволокли Дему и сотоварищей его по несчастью на свет небожий, люминесцентный, прогнали по коридору, выпинули на улицу и запихнули в воронок-уазик. Утрамбовали в клетку – сколько человек, Демид уж и не знал. Напротив клетки на сиденье вольготно развалились двое конвойных с автоматами. Вздумайся кому-нибудь из них сейчас стрельнуть, и пуля прошила бы сразу двоих, а то и троих. Тесно было в клетке.

Однако скоро "воронок" остановился. Выгрузили почти всех, дальше повезли только двоих – Демида и мужичка средних лет с отчаянно трясущимися руками. Мужичок смотрел на свои руки, вытанцовывающие на коленях, с привычной тоской непохмелившегося алкоголика.

– Эк трясет, – сказал он. – Скоко ж я пил? Недели три будет. Женьку рубанул. Топором. Жалко Женьку. А может, выживет? Ему привышно, ему не в первый раз. Он сам виноват, Женька. Он у меня 0,7 первача скрал. Это как же такое прощать-то?

– Куда нас? – губы Демида спеклись кровавой коркой и едва шевелились.

– В дурдом. Не знаешь, что ли? На еспертизу.

– Не разговаривать! – Конвойный напротив скривился, выплюнул окурок. – Слышь, мужики, водки надо?

– Надоть! – демин сосед оживился. – Ты это, сынок, возьми чекушку, а то душа умирает. Возьми, Христа ради!

– Бабки на стол!

– Нету! Нету денег. Ты в долг, сынок! Я верну, чес-слово…

– Ну, народ нынче наглый пошел… – Конвойный качнул насмешливо головой. – Без денег – водки им подавай! В дурке тебя похмелят – мало не покажется.

***

А в больнице ничего страшного не оказалось. Больница как больница. Неспроста Колян вспоминал психэкспертизу добрым словом. Волокли, конечно, Дему самым грубым способом – два охранника под руки, да еще и матерились, потому что сам он идти не мог. Или притворялся, что не мог – кто его поймет, придурка такого? Наконец появился врач – молоденький, года три после института, но с бородкой, в толстенных безобразных очках и даже при галстуке. Вел себя врач степенно, смотрел свысока, говорил медленно и наставительно. И сразу было видно, что прячет он таким образом свою неуверенность и любопытство – что это за птицу к нему привели, и, конечно, некоторый страх – а вдруг этот псих-заключенный набросится?

Психа-заключенного держали за конечности так, что и пошевелиться он не мог. Руки за спинку стула завели, наручниками сковали. Дышали тяжело в уши два бугая – то ли охранники, то ли санитары. Черт их поймет – что-то квадратное. На что уж Демид терпелив, а и то возмутился.

– Ну вы, братки, уж совсем обалдели, – сказал он. – Что вы меня тут скрутили, как Чикатилу какую? У меня, между прочим, рука поломатая, я, можно сказать, инвалид труда. К тому же, на людей я кидаюсь только после стакана дихлофоса. Вы меня потише щупайте, мордовороты советские, а то я в ООН жаловаться буду. Это я запросто. У меня там, в ООНе, дядя работает начальником. Бутрос Гали, может слышали?

Мордовороты почему-то стиснули Дему еще крепче, непонятливые оказались. А доктор потихоньку отодвинулся на два шага назад вместе со стулом.

– За что сидите? – спросил он.

– За дело сижу, – сказал Демид. – Засланец я. Полный засланец. Заслали меня, значится, с Марсу, чтобы условия готовить для высадки инопланетного десанта. Атмосферу испортить, геополитику выправить в нужную сторону, полярные шапки растопить. Ну, и, понятно, народу поубивать побольше. Особенно стариков, детей и членов правительства. Так что я и не человек вовсе, доктор. Хочешь, щупальца покажу? Они у меня вот тута растут, на животе.