Лесси

— Хорошо! Если он сказал, что моей собаки нет, не будете ли вы добры объяснить мне, какой именно из моих собак у вас тут нет. Ну-с, — закончил он с торжеством, — что скажете? Отвечайте!

Джо, не сводивший с матери глаз, видел, как она глотнула воздух и повела вокруг взором, как будто искала помощи. Она плотно сжала губы. Герцог стоял и ждал ответа, сердито поглядывая из-под косматых своих бровей. Затем миссис Керраклаф сделала глубокий вздох, собираясь заговорить. Но ее ответ, заключал ли он правду или ложь, так и не был произнесен. Потому что все услышали лязг натягиваемой за дверью цепочки, и голос Сэма Керраклафа отчетливо сказал:

— Даю слово, что это единственная собака, какая есть в нашем доме. Так вот, скажи мне, похожа она хоть на одну собаку, какую ты можешь назвать своей?

Джо раскрыл было рот для последнего крика протеста, но, когда его взгляд упал на собаку рядом с отцом, крик замер. Мальчик смотрел во все глаза.

Вот стоит его отец, Сэм Керраклаф, страстный любитель колли, а при нем, у ноги, — собака, подобную которой, верно, никто на свете не видал до сей поры и уж никак не пожелал бы увидеть впредь. Собака послушно сидела у левой его ноги, как могла бы сидеть какая-нибудь вполне благовоспитанная колли, как обычно сидела и Лесси. Но эта собака… ее и в мыслях-то смешно было поставить рядом с Лесси.

Если у Лесси был стройный аристократический склад головы, то у этой собаки голова была угловатая и неуклюжая. Если уши у Лесси грациозно стояли, как два близнеца, оба одинаково пригнутые вперед, то у этой собаки одно ухо было вывернуто и свисало, а другое, как у немецкой овчарки, стояло торчком — такие уши, что от одного их вида любого ценителя колли бросило бы в озноб!

Мало того. Там, где шерсть у Лесси отливала в изысканную чернь собольего меха, у этого неподобного пса были безобразные черные пятна, точно от ваксы, а где у Лесси пенился широкой волной сверкающий белый фартук, там у этого пса висели какие-то землисто-бесцветные космы, не то сивые, не то белесые. Лесси имела четыре белые лапы, а у этого только одна была белая, две другие — грязно-бурые, а четвертая — почти что черная. У Лесси был пышный хвост, грациозно продолжавший плавную линию спины, а у этого пса хвост выглядел каким-то нелепым придатком.

И все-таки Джо Керраклаф, едва глянув на собаку при отце, сразу все сообразил. Мальчик знал, что если иной искусник умеет так ловко «подменить» собаку, что плохие стати станут выглядеть у нее превосходными, то он может и наоборот — выставить превосходные стати дурными, особенно если этот человек — его отец, один из самых сведущих собачников на весь Западный Йоркшир.

В тот же миг он понял и смысл отцовских слов. Между собачниками, как между лошадниками: сказанное слово связывает, как контракт, и если оно дано, ни один настоящий собачник даже не попробует взять его назад.

И вот, зная это, его отец надумал, как ему вывернуться, не поступившись честью. Он не солгал. Он ничего не отрицал. Он только спросил:

«Скажи, похож этот пес хоть на одну собаку, какую ты можешь назвать своей?»

И пусть только герцог скажет:

«Нет, это не моя собака», и кончено: она уже больше не его.

И вот мальчик, его мать и его отец уставились на старика и ждали, затаив дыхание, пока он продолжал разглядывать собаку.

Но и герцог Радлинг тоже кое-что знал — он много чего знал. И он не ответил сразу же. Вместо того он медленно вышел вперед, при каждом шаге со стуком опираясь на свою толстую палку. И ни на секунду не спускал глаз с собаки. Медленно, точно во сне, он стал на колени, и его рука сделала лишь одно осторожное движение. Она приподняла переднюю лапу собаки и чуть повернула ее. Так он стоял на коленях подле колли, всматриваясь глазами, такими же понимающими, как у любого йоркширца. И эти глаза не глядели попусту на закрученное ухо, на бесформенные пятна, на угловатую голову. Зато они пристально глядели на нижнюю сторону лапы, рассматривая пять ее черных подушечек, пересеченных вдоль и поперек полузажившими рубцами там, где их раздирали шипы, где их ранили камни.

Затем герцог поднял голову, но долго еще стоял на коленях и смотрел в пространство, пока те все ждали. Когда он встал наконец, он начал, уже не прибегая к йоркширскому говору, а так, как мог бы обратиться джентльмен к джентльмену.

— Сэм Керраклаф, — сказал он, — эта собака не моя. Скажу от души и по чести, она никогда не была моей. Нет! Ни одной секунды она не была моей!

Он повернулся и зашагал назад по дорожке, притопывая своею палкой и бормоча:

— Клянусь душой! Я бы нипочем не поверил! Клянусь душой! Четыреста миль! Нипочем бы я не поверил.

Когда он дошел до калитки, внучка дернула его за рукав.

— А зачем мы сюда приехали? — шепнула она. — Вы помните?

Герцог как будто очнулся от сна и сразу пришел в себя — стал таким, каким был исстари.

— Не шепчи! Что такое? А, да, конечно. Тебе незачем мне напоминать, я не забыл!

Он обернулся и закричал громовым голосом:

— Керраклаф! Керраклаф! Где вы там, разрази меня гром! Куда это вы спрятались?

— Я еще здесь, сэр.

— А, да. Да. Конечно. Вы работаете?