Лесси

Он знал, что собака никогда не прибежит обратно, но он подумал, что жене станет легче на душе, если он скажет ей так. Но он смолк на полуслове, когда поднял глаза и увидел, что жена опустила голову и по щекам ее катятся слезы. Он вскочил.

— Ну что ты, Далли! — сказал он. — Ну что ты!

Он обнял ее и, утешая, погладил по плечу:

— Не огорчайся, Далли. Слушай, что я тебе скажу. У меня отложено несколько шиллингов, и я еще соберу десяток-другой яиц и продам, а потом пойду на рынок, и я там знаю место, где продают собак. Я тебе куплю взамен другую. А? Чудную маленькую собачку, щенка, который останется с тобой и не захочет убежать… А Миледи была слишком большая, да… Большие собаки — им, как-никак, надо много есть… Ну, а… славный маленький щенок, он…

Старая женщина подняла глаза. Ей хотелось выкрикнуть слова, какие всегда говорит собачник, потеряв свою любимицу: «Мне не надо другой собаки!» Но, встретив взгляд мужа, она так и не выговорила этих слов.

— Да, кормить ее стоило не дешево, Дан.

— Конечно. А если взять щенка… или, может быть, котенка… это почти что ничего не будет стоить…

— Верно, Дан, лучше котенка! Достал бы ты мне совсем маленького, славного котенка.

— Да… Он потом будет лежать, свернувшись, на печи и останется при тебе. Верно! Я достану тебе чудного котенка — такого, что лучше и желать нельзя. Хочешь?

Старая женщина подняла глаза.

— Ах, Даниел, ты такой добрый! — Она отерла слезы и улыбнулась.

— Да чего уж там. У нас все, должно быть, перепрело… И чай совсем остынет, — сказал он.

— Ох, мне что-то не хочется есть, Дан.

— Ну, так выпей хоть чашку крепкого чая.

— Вот это да, — сказала она. — По чашке крепкого чая! Это нас обоих подбодрит.

— Да, конечно. А в субботу… я принесу тебе котенка, такого красивого, что ты в жизни не видала красивей. Хорошо?

Далли мужественно улыбнулась.

— Да, это будет очень хорошо, — сказала она.

Глава девятнадцатая ПОПУТЧИЦА РОУЛИ

Роули Палмер кончил бриться и отер свою старомодную прямую бритву.

Это был маленький человек с красным лицом, которое казалось как бы усаженным пуговицами. Глаза у него были похожи на пуговицы, обветренные губы были похожи на пуговицы, лоб и подбородок были в желваках и бородавках, тоже похожих на пуговицы.

Подобие переходило в реальную сущность на его одежде. На нем была шерстяная фуфайка, на которой везде, где только можно, красовались перламутровые пуговицы. Поверх фуфайки он носил странного вида плисовую куртку с кожаными рукавами, и на ней было без счета медных пуговиц, которые, когда разглядишь, оказывались не чем иным, как пуговицами, отслужившими службу на солдатских гимнастерках в королевской армии.

Лицо и фигура Роули Палмера были хорошо знакомы людям по всему северу Англии, так как был он разъездным горшечником. Он жил в крытой повозке, в которой вез весь свой товар, потихоньку разъезжая с ним по дорогам. Подъехав к деревне или городу, он вытаскивал крепкую дубинку и принимался колотить в самую свою большую глиняную миску — огромную посудину с желто-коричневой обливкой. Получался звук, подобный густому звону колокола.

При этом Роули заводил нараспев:

«Едет Палмер-молодец, разъездной купец. Он горшков привез большущий воз. Деньги вынимай, по вкусу выбирай. Товар горшечный, дешевый и прочный!»

Он любил вот так торжественно въезжать в маленькие городки английского севера и крепко бить в глиняную миску. Он всегда гордо колотил по ней изо всех сил по двум причинам: чтобы возвестить о своем приезде и чтобы показать, как же прочны его изделия, если не раскалываются под такими крепкими ударами.

Раз в год он пускался в дорогу.

Когда запас начинал иссякать, Роули Палмер поворачивал и кружным путем ехал назад, в родную деревню, где его старший брат Марк изготовлял гончарный товар. Марк поднимет глаза и кивнет ему из-за гончарного круга в большом сарае, где он выделывал по старинке свою глиняную утварь. Роули наберет новый запас товара: всячрской посуды — от маленьких детских мисочек для каши вплоть до самых больших, фута на три в поперечнике, в каких хозяйки на Севере месят тесто на хлеб, а нередко в них же купают младенцев. Он нагрузит опять свой фургон желто-коричневой утварью, так и сияющей ярким глянцем, и снова в путь. «Ну, я покатил», — скажет он, отъезжая.

Марк поднимет глаза, кивнет — и опять за работу.

Роули снова пускался в путь — днем ехал, к вечеру отгонял свою сивую Бесс за обочину дороги, на какое-нибудь удобное место для стоянки.

Жилось ему счастливо, уютно. Ведь у Роули в фургоне был полный дом. Просто не верилось, что на таком маленьком пространстве можно было так хозяйственно устроиться именно благодаря тесноте. Зачастую в знак особой благосклонности к покупателям Роули показывал им свое жилое помещение. И тогда даже самые домовитые хозяйки, заглянув внутрь, принимались восторгаться царившей в фургоне безукоризненной чистотой.