Лестница грез

Назвать его Алексеем у меня язык бы не повернулся. Ему было далеко за пятьдесят, но все обращались к нему просто по имени. Они с нашим Лейбзоном были женаты на родных сёстрах. А вообще он прошёл всю войну от звонка до звонка водителем полуторки. Нужно было видеть его за рулём, как он сидел в машине. Лицо склонилось над баранкой, которую его руки сжимали что есть силы. Лбом чуть ли не упирался в стекло, взгляд одновременно и на дорогу, и под колёса. Так его приучил фронт, и далеко не идеальные, а часто более похожие на проселочные одесские дороги тоже требовали к себе не меньшего внимания. А как он, летая на большой скорости по городу на «Москвиче»-пикапе, успевал в открытое окно отматерить всех подряд, кто мешал его движению, даже если ехали по всем правилам. Никто не хотел с Алексеем связываться, пугаясь страшенного лица мордоворота-уголовника, хотя на самом деле он был мягким человеком с отзывчивым сердцем. Все постовые знали его как облупленного и отдавали честь.

- От ты даёшь, девка! Наши же персики с базы на базаре за гроши покупаешь. Ступай умойся и пойдём. Что ты заладила: куда? Сейчас узнаешь. Идём, кому сказал.

Я как нашкодивший ребёнок поплелась за ним и покорно плюхнулась на продавленное сиденье рядом с водителем. Когда он завёл свой тарантас и влез головой в стекло, я непроизвольно последовала его примеру, вцепившись рукой за ручку двери. Он так быстро пролетел эти два квартала, что я и глазом не успела моргнуть, как оказалась перед диспетчерской.

- Топай к себе,- резко бросил он мне, а сам двинул к весам. - А ты, хренов начальник, все для себя, красавца, стараешься, сам жрешь, и не лопнешь, а девчонку заставляешь за фруктой на рынок бегать, лишние деньги у нее откуда? - Алексей не говорил, а орал. - Давай сюда, разговор до тебя есть.

Окошко было открыто, и я слышала и наблюдала, как шофёр обкладывает бедного мужика. Тот только пожимал плечами и несколько раз посмотрел в сторону нашей комнатки. Алексей, сама не ведаю почему, часто потом притягивал моё к себе внимание. В городе, когда ловила «тачку» и попадались мужчины с такой манерой руления, всегда спрашивала: вы машину на войне водили?

- Так точно. А вы откуда знаете?

- Догадалась. У нас на работе шофер тоже фронтовик. Кажется, до Праги дошел, до Берлина уж точно. Награды от маршал а Конева имеет.

У моей непосредственной начальницы как раз была середина обеда. Перед ней на газете лежала громадная горячего копчения рыбина. Я обожала черноморскую нашу скумбрийку. Как только начинался сезон её отлова, все магазины Одессы торговали ею в разных видах - и свежей, и солёной, но больше всего мне нравилась горячего копчения. Рыбки выкладывали в небольших ящичках, такие они были желтенькие, перламутровые, по три рубля шесть копеек за килограмм. Полбатона, помидор с крупное яблоко и копчёная скумбрийка. Что ещё нужно для полного счастья?

Но начальница, чавкая, наслаждалась луфарем. На столе эта махина выглядела, как скумбрия под громадным увеличительным стеклом. Своими толстыми пальцами в кольцах она стаскивала с рыбины тонкую кожу, обнажая розовое копчёное мясо. С рук капал жир, превращаясь в расплывшееся по всей газете масляное пятно.

- Хочешь попробовать? - спросила Зинуля и, легко отломав от хребта нежные куски, так что обнажилась белая косточка, протянула их мне.

Наверное, на мою начальницу что-то нашло, с чего вдруг такая щедрость. Я с удовольствием поедала эту вкуснятину и в качестве платы за угощение слушала Зинулины причитания.

- Не пошла бы на переоценку, так бы и не знала, что наши магазины такой рыбой торгуют. Сидишь как проклятая целый день за такие копейки, кому только сказать. Все думают, здесь золотое дно. А здесь ни хрена не заработаешь.

В дверях, как обычно, появился её муж. Он хотел было схватить оставшийся кусок луфаря, но Зинуля одернула его: дома нажрёшься, пусть девочка покушает. Лучше тащи сумку из-под стола, осторожно, там персики. И быстро дуй отсюда, обед кончается.

- Такого больного, - сокрушалась она, провожая взглядом мужа, - заставляю тяжести таскать. Этим всем на машинах развозят с доставкой на дом (она кивнула в сторону нашего диспетчера). Целый день песни поёт и девок лапает. Смотри, Олька, не клюнь на его красивые глаза. Не поддавайся. Привык в колхозе, что все бабы его, и здесь руки распускает.

Меня чуть не разорвало от смеха.

- Не смейся. Помнишь поговорку: смеется тот, кто смеется последним. И до тебя очередь дойдёт. Если что - сразу Лейбзону жалуйся, тот ему вмиг обрезание сделает. Лейбзон всех предупредил, чтоб к тебе никто даже думать не думал клеиться. С ним дело иметь будет. - Она хитро улыбнулась. - А может, для себя присмотрел? Девушка ты видная. А вообще не думаю, он не по этому делу, он по электричеству. Перед своей Манькой на задних лапах ходит.

Что-то моя командирша сегодня очень разговорчивая. И щёчки красные. Не махнула ли в магазине на переоценке? Вон как её разморило, и носик не пудрит. Шмат рыбы упал ей на грудь, она и не пытается сбросить. Больше не могу, сейчас вырвет.