Лестница грез

Отсюда и любовь одесситов к вареньям и консервированию, заготовке овощей и фруктов. Чего только не придумывали! Не пропадало ничего. Из арбузных корок и дынь варили джемы. А рецептов из корочек апельсинов, мандаринов и лимонов была уйма, как говорят в Одессе, - тебе не передать. Даже у мужчин тема для обсуждения на пляже после футбольных новостей, красивых ножек у девушек и похождений налево - только где достать пожрать. Ну, еще анекдоты были впереди - Одесса все-таки. Но самая большая слава досталась от одесситов баклажанам, любовно называемым «синенькими». Уж очень они напоминали нам давно забытый вкус мяса.

Толпы покупателей окружали наши магазины, любой товар только подвози, все разберут. Права моя бабушка, она где-то вычитала, что так повелось ещё с незапамятных времён. Бабушка вообще была погружена в историю, многое мне рассказывала. И об этом тоже. Как Потёмкин князь Таврический считал, что это мёртвое место, как он называл Хаджибей, только и годится для добычи соли и производства из неё дорог. Екатерина Великая, по выражению моей бабки, «умнейшая женщина», подумала: вот и хорошо, согласилась с преданным ей человеком, исполняющим всякие тайные и деликатные личные поручения императрицы, и подписала указ о строительстве соляных складов. Ну а дальше дело было за Дерибасом с Десметом. С божьей и испанской помощью родилась Одесса, и в казну государыни потекли денежки.

А как отблагодарили? Забыли? Намарали от зависти клевету, вызвали в Санкт-Петербург и угостили водичкой, отравленной холерой. И всё тихо. Одни одесситы остались верны своей народной памятью и благодарностью отцу-основателю города Дерибасу. И так уж повелось, что один исполин передавал по наследству это красивое южное дитя другому, пока сама Одесса не повзрослела и стала сильной, волевой независимой женщиной - под стать Екатерине. И величали нашу Одессу не иначе, как «южная столица Российской империи».

Так, едва не засыпая, развалившись, в отсутствие своей начальницы, верхней половиной туловища на столе с транзитными ведомостями, которые дожидались моего прикосновения, я размышляла об Одессе. В тот момент она сузилась для меня до Хуторской улицы, плодоовощной базы, с которой началась моя трудовая биография.

- Доброе утро, спящая красавица! От жары сморило?

Меня как током пронзило. Передо мной стоял сам Лейбзон Леонид Михайлович.

- Извините, сводку передала, всё разнесла, сидела и думала, может, что-то еще недоделала, - пыталась я выкрутиться из неловкой ситуации.

- А где эта королева шантеклера, Зина Марковна? По складам носится?

- Нет. С утра в магазине на переоценке.

- Где ты сказала? На какой переоценке?

- Телефон вот оставила на всякий случай.

- Тогда звони, а трубку мне дашь.

Дрожащими руками набрала номер и краем глаза увидела подслушивающих у окна снаружи диспетчера и весовщика, оба что-то энергично жестикулировали. Долго ожидала, пока кто-то подойдет, наконец, услышав «алло», попросила срочно позвать Зину Марковну и добавила, что это с базы, Леонид Михайлович её спрашивает, срочно. Лейбзон вырвал у меня трубку. Судя по всему, на той стороне провода возникло какое-то замешательство. Наконец женский голос ответил, что никакой Зинаиды Марковны у них в магазине нет.

- Кто говорит? - орал, как разъяренный зверь, в трубку Лейбзон. - Где заведующая?

- Так нету их, это рабочая. Начальства нету, на базу поехали.

- Передай, на базе им больше делать нечего. Пусть в суфлёры в театр устраиваются, а ты в артистки.

Я стояла ни жива ни мертва, совершенно ничего не понимала. Похоже, сама того не желая, заложила свою напарницу по всем статьям.

Этот невысокого роста мужчина лет пятидесяти с полулысой головой, с торчащими по краям вьющимися рыже-седыми волосами в своей застиранной рубашечке и коротких широких брюках, скорее напоминал клоуна. Напарника Юрия Никулина, с которым они в цирковой пантомиме таскали бревно.

- А ты там что прячешься? - Лейбзон выглянул в окно. - Иди сюда, Иван-царевич!

Как метко. Диспетчер действительно чем-то походил на героя русских народных сказок.

- Где твоя подчинённая промышляет? Ну?

Далее Леонид Михайлович слово в слово, будто заученное стихотворение, повторил то, что я уже слышала от Зинули. Про песни, колхозных баб, предупреждение мне, чтобы не поддавалась на его уловки, и, конечно, про обрезание. Разумеется, все наоборот, но молодец Зинуля, хорошая память, раз так его цитировала.

- Слушай, как тебя? Оля? А это правда, что ты персики на базаре покупаешь? Я Алексею не поверил, такой позор! А ты, поц, как себя ведёшь, а? Какой же ты парень очень ценный... Чтоб у Оли каждое утро были фрукты. Вазу побольше подбери. И чтобы мытые. Слышишь, Дон Жуан?

Бедный диспетчер был бледен, как мел, и только кивал головой.

- Скажи Венере Милосской спасибо, что план выполнили. Видел, к ней все завмаги переоформлять транзит, как на срачку, бегали? Смотри, чтоб никто не привязывался. За неё лично отвечаешь, меня правильно понял? А королеву шантеклеру, как только появится, с пожитками сразу ко мне.