Лестница грёз (Одесситки)

Рухнули лишь под утро и спали так крепко, что прибывшие разбираться с нами за саботаж представители колхоза не могли до нас добудиться. Но до чего же подлая старуха, сказала, что в таком состоянии, пьяненькие, мы каждый день с тока являемся. И шоб от неё забрали этих городских шлюх. Видимо, эту пьесу весёлое колхозное начальство проигрывало в сентябре со студентами каждый год. Стали предлагать перебраться к другой хозяйке на постой и выходить на работу, а иначе сообщат в институт о нашем поведении. Девки сразу приуныли, глазки опустили, мокрые шмотки стали собирать. Меня уже бил знакомый с детства озноб и отрыжка с блевотиной подступила к горлу. Прямо на пороге я выдала первую порцию, чем усугубила ситуацию. Других девчонок от бабкиного кисляка тоже начало тошнить, но они забежали за угол дома. Отдышавшись, разозлившись, я открыла свой нежный девичий ротик. Я начала кричать: где наш руководитель, почему не с нами? Почта здесь есть? На центральной усадьбе? Пошли все вместе дадим телеграмму в институт.

– Сама давай, умная нашлась. Откуда ты к нам спрыгнула?

– А чего испугались? С вами по-скотски, а вы боитесь. Ладно, без вас обойдусь, от себя отправлю и письмо, и телеграмму. Подыхать из-за этих куркулей не собираюсь. И валяться на земляных полах, и помои жрать не хочу. Вам нравится – оставайтесь, продолжайте чесаться и гнить оттого, что негде даже подмыться. Хватит.

Мой страстный монолог, видно, пронял, девчонки вызвались меня сопроводить до станции. Мы несколько километров тащились под дождем и все вымокли, еще заболеть не хватало. Эта станция только называлась станцией, здесь заканчивалась узкоколейка, какой-то аппендикс неотрезанный, с давно проросшими травой шпалами и ржавыми рельсами. Сюда, вероятно, в эти хранилища вдоль железки и перевозят кукурузное зерно и сдают государству. В здании вокзала, которое смотрелось немногим лучше, чем ха та нашей хозяйки, была узкая комнатёнка с решётками, ее отвели под почту. Сама она ничего не отправляла, а только работала как передаточное устройство. Позвонить по межгороду тоже не получилось. На все наши просьбы был один ответ: линия занята, езжайте в райцентр.

Девчонки ждали меня у сельпо, пока я строчила две телеграммы и написала пару писем, которые опустила в висящий на стене ящик. Большой надежды, что мои послания буду вовремя отправлены, не было. Но не это главное, надо было этой кугутне показать, что и на них можно найти управу они не хозяева нашей жизни. То, что тётка с почты прочтёт и телеграммы, и письма, хотя я тщательно заклеила конверт, и передаст содержание кому следует, а уж своему начальству тем более, я не сомневалась. И начнут нам еще больше угрожать. Но что-то все-таки зашевелилось. Пока мы добрели обратно к месту нашей постоянной дислокации, уже наметились кое-какие движения. Те два тракториста пытались починить железные кровати, это им почти удалось. А бабка вытащила наши матрасы сушиться на солнце, весь свой завалившийся тын обвесила дерюгами, которыми мы укрывались. Подъехал ещё один трактор, два незнакомых хлопца привезли нам обед. На третье вместо едва подслащенного компотного варева был целый ящик сочных желтоватых яблок и несколько спелых дынь цыганочек. Совсем другое дело.

Хлопцы жадными глазами наблюдали, как мы ели, мы поняли, они голодны, и пригласили к столу, нескольким сколоченным доскам на подпорках, прижавшимся к стене ха ты. Старуха принесла своего вина, но уже другого, вкусного, правда, немного терпкого, наверное, специально припасенного для важных гостей. Если это были хлопцы, то спасибо им. Мы подружились, и теперь почти каждый вечер они заезжали к нам с бутылями вина, арбузами, дынями.

А уж о винограде и говорить нечего, любого сорта, не то что бабкино говно. Везли всё, что удавалось им на тырить для невест из Одессы. Под свет фар устраивали импровизированные танцульки, пели, курили, мололи анекдоты. Спьяну, в последний вечер пребывания, наши кавалеры так напровожались и укушались, что чуть трактором не завалили бабке хату, пробили дырку в стене.