Лестница Якова

Утром встаю и за книгу – работаю не меньше пяти часов. Служба начинается вечером. Условился я так: клуб платит двести и два техникума двести пятьдесят. Только бы ничего не изменилось… Но мое положение весьма подвержено всяким изменениям… Если б я не взялся за музыку, я бы здесь не нашел совсем работы.

…О занятиях. Занимаюсь теперь по биологии, дарвинизму. Узнаю потрясающие вещи по своей значительности и важности. Темп идет быстро – толстая научная книга в одно утро прочитывается, в два следующие утра конспектируется – и долой, дальше.

…О письмах. Все меньше людей из числа прежних близких, и даже самых близких, отвечает на мои письма. Сделал еще одну попытку (уже третью) списаться с Мироном – отправил ему концерт Чайковского для скрипки. Уже месяц прошел, ответа нет. Он избегает меня? Напиши мне, имеешь ли ты сведения о нем? Может быть, оставить попытки?

…Когда получаешь посылки, подтверждай мне не общим выражением (“получила оба масла и перевод”), а совершенно точно – сколько килограмм и какого числа, так как в пути бывает несколько посылок и переводов, и мне нужно знать, что именно ты получила.

Прошу тебя, не забудь этих необходимых условий. И хотя я тебе строго выговариваю за эти упущения, все же кончу стихами из “Пушторга” Сельвинского:

Обаяночка моя, светик,

как это чудно с твоей стороны,

что ты существуешь на свете.

Я.

2.5.1935

Родная моя, детка моя, что случилось? Еще никогда ты не делала такого перерыва в переписке. 25 марта ты писала последнее письмо, потом телеграмма, что задержалась письмом, – и все. У меня чувство случившегося несчастья, которое от меня скрывается. В Москве осталась наиболее уязвимая часть моего существования – этого я не забываю.

Ходил на телеграф, но каждый раз перерешал и телеграммы не отправлял, чтобы не тревожить тебя лишний раз. Я пишу регулярно, вместо одного очередного письма 7.viii. послал устный привет (с деньгами) через Константинова. Не знаю, получила ли ты деньги.

Месяц без известий – как все это тяжело! И такое совпадение – от родных также нет никакого известия. Неужели что-то случилось? Я очень тоскую по вас всех. Мысль о Генрихе причиняет мне боль, и в прошлом письме, поддаваясь этому чувству, я написал несколько ненужных слов…

Мой милый, мой чудесный друг, что же тебе писать? Снова туча какая-то надвигается на меня. Что с вами, что с тобой, с Генрихом? Такое чувство затерянности в сибирских просторах и сознание полной беспомощности. К тому же вернулась моя шелудивая подруга экзема. Мне кажется, она вернулась от моей тоски по твоим прикосновениям…

Обнимаю тебя, моя девочка. Ради Бога, пиши чаще. Твой Я.

23.11.1935

…Работа в банке… Дело, в общем, несложное. Я никогда не работал по финансам, и если в месяц я быстро постиг все детали профессии, значит нет, в сущности, такой профессии. Любой грамотный человек справится с этим. И это очень жаль. Я хотел бы профессией замкнуться от дилетантов и неспециалистов. Последние годы я испытал профессиональное разочарование.

Ведомственный экономист – это клерк, грамотный чиновник. Но когда я шел в эту профессию, я думал об экономическом писательстве, об академической кафедре. Эта часть не удалась по причинам общего характера и частного.

…Очень прошу тебя, найди свободную минутку, зайди Москва, ул. 25 октября (не знаю, какая это на самом деле), дом 10/2, Литконсультация Госиздата, и справься, состоялся ли конкурс. Если нет, то прошу тебя, отнеси в конверте три моих рассказа.

28.11.1935

…Теперь о твоей параллели Эренбург – Островский. Андре Жид в книге о Достоевском негодует на людей, сводящих писателей к одному тезису, тогда как лучшее в них это – сложность. В Достоевском он восхищается сложностью и противоречиями этого гения. Лучшее в жизни это – сложность. В случае с Н. Островским (“Как закалялась сталь”) нельзя не видеть, что литературно книга его рыхла, ученически слаба, что стиль – смесь безвкусия и бескультурья. Н. Островский – чудо воли, самоотверженности, скажем так – гений преодоления невзгод. И это лучшее, что есть в книге. И только этим книга берет читателя. Все остальное очень плохо. И самое сильное в книге – что это автобиография. Второй выдуманный роман будет слабее. Да откуда хорошо писать человеку, который не имел времени учиться. Когда такой же начинающий человек – булочник Горький – стал писать, то он уже успел перевернуть в себе целую библиотеку. Он уже был в состоянии книжного запоя. Писателя формируют либо жизнь + книги, либо только книги, но никогда только жизнь без книг…

Для оценки Эренбурга у тебя нет достаточной объективности. Я знаю, ты его судишь в свете одной белогвардейской фразы о национальном флажке на автомобиле, которую он написал в киевской белой газете в момент временного срыва. С тех пор ты его не принимаешь, что бы он ни написал.