Лестница Якова

Война с Грузией давно уже стала хронической, к ней привыкли, как привыкают к плохой погоде. Но погода была как раз хорошая. Стоял многообещающий апрель. Прямые рейсы в Тбилиси летали кой-как раз в неделю. Нора купила билеты – туда и обратно, на неделю. Легко, как человек, привыкший к служебным разъездам, собрала чемоданчик, прихватила для Давида книжку воспоминаний о Тусе, изданную после ее смерти учениками, купила грильяжей и трюфелей фабрики “Красный Октябрь” и полетела с давно забытым чувством легкости, готовности к трудностям и приключениям.

Самолет приземлился в аэропорту Руставели. Общий вид аэропорта изменился, но люди остались все те же. Даже таможенники улыбались. В толпе встречающих – черные платки кавказских вдов и нестареющие кепки-аэродромы. Давид, облысевший, но вполне моложавый, стоял чуть в стороне с тремя синими ирисами. Обнялись. Он отвез ее в пустую квартиру своей тети, уехавшей куда-то погостить. На столе лежал хлеб, обернутый в салфетку, кусок сулугуни и плошка с синим изюмом. Стояла бутылка вина. Был поздний вечер, ранняя ночь.

– Завтра утром заеду, пойдем гулять…

Это была чудесная неделя. Давид был одинокий безработный, на что он жил, Нора так и не поняла. Кажется, немного калымил на старой “тойоте”. Во всяком случае, с театром он давно завязал. В первый день они поднялись на гору Мтацминда, дежурное блюдо туристов, потом гуляли по ее скальным склонам, забрызганным мелкими первоцветами, белыми и желтыми. Почки на деревьях были в полной готовности, на высоких солнечных местах деревья стояли в зеленой дымке только что народившихся листьев… Какое-то неизвестное дерево, опередив зелень, выбросило пахучие цветы. Давид был идеальным для Норы гидом – почти ничего не говорил, но когда Нора спрашивала, ответ был немногословным и точным. Спускались не на подъемнике, пешком, зашли в старинную церковь Мамадавити…

Удивительное дело – чистое, прекрасное место, старинная кладка, ровная и совершенная, и столь же совершенно-бездарные памятники в некрополе – Важа Пшавела, Закариадзе, мать Сталина Кеке Джугашивили. Лучшим из всех был памятник Котэ Марджанишвили – круглая сценическая площадка могилы. Если б еще не сваяли башку… Бабушка Маруся, кажется, работала какое-то время в его труппе в Москве. Приятная скрепочка… Но удивительно – пластичный, театральный, артистический народ – и такой удручающий соцреализм, жалкий и невинный на фоне древней безукоризненной архитектуры… Зато какая легкая и нежная земля – зеленая сеточка зачаточной листвы, запах живой почвы, восходящие вдоль склонов токи густого винного воздуха, все вычищается, растворяется, высветляется… Как хорошо должно быть своей на этой земле, кавказским человеком, в мире с горами и долинами…

Три дня гуляли по безлюдному и молчаливо-приветливому городу, потом Давид сказал, что надо ехать в Давид-Гареджа, в пустыню. Только вот денег на бензин нет.

– Бензин мой, – сказала Нора. Подумала: “Бедный парень, видно, совсем туго, если сказал”.

Нора ничего не знала ни про какой монастырь в пустыне, но утром за ней заехал Давид, и они двинулись. Ехали довольно долго, в окне машины пейзаж был увлекателен, как детектив. Такая маленькая и такая разнообразная страна: горы, предгорья, виноградники, деревни, но пока никакой пустыни… Поставили машину на стоянке возле монастыря. Немного прошли – открылся храмовый комплекс. Лавра, скальный монастырь, основанный в шестом веке сирийскими монахами. Де сятки выбитых на склоне горы пещер отшельников, раннее христианство, пришедшее с Востока, из Сирии, в шестом веке. Вот еще одна страница великой культуры, которой я не успела коснуться. И времени уже так мало… Это оттого, что я всю жизнь шла через театр, и столько всего упущено. А через эту дверь не всюду проходишь, многое остается запечатанным…

Сначала зашли в церковный магазин – бумажные иконки, крестики, туристический товар. Давид купил две бутылки саперави. Местное. Заглянули в Лавру. Потом поднялись вверх по тропинке. Открылся прекрасный, немного открыточный вид. Равнина почти до горизонта. Пустыня. Но в апреле она зеленела и цвела мелкими невидными цветочками. На горизонте голубели горы. Прекрасное чужое.

– Здесь граница с Азербайджаном. Пустыня азербайджанская. А вот те горы – уже Армения, – Давид махнул неопределенно.

С этой точки видны были храмы в разной степени разрушенные, кое-где пещеры… Когда возвращались, из Лавры слышно было церковное пение. Нора остановилась. Не похоже на то, как поют в России. Вспомнила фольклорный ансамбль, с которым немного работала давным-давно. Совсем, совсем другое.

К вечеру вернулись в Тбилиси. Оставался еще один день, и Давид сказал, что отвезет ее в одну довольно далекую деревню, в сторону Южной Осетии, где еще недавно были военные действия, но там есть действующий монастырь, при нем школа, и есть зал, в котором иногда дает спектакли театр, которым руководит Тенгиз… Отлично! Я ведь не сделала ни одного движения в его сторону. Так сложилось само собой… Она кивнула – поедем!