Лестница Якова

В раннем детстве Нора была привязана к матери, отчасти из протеста и неприязни, которую она сызмала испытывала к отцу. Отношения с матерью у Норы были ровные – ни детской страсти, ни конфликтов. Отдаление между ними произошло в то время, когда в жизни матери появился Андрей Иванович. В подростковые годы она расценивала роман матери как предательство, и то сияние, которое исходило от Амалии, ее меняющийся голос, кокетливая интонация и умиление, с которым мать смотрела на своего любовника, вызывали у Норы брезгливое раздражение. Оно усугублялось еще и тем, что Амалия не вполне удачно выбрала Нору в конфиденты и время от времени выражала ей восторги по поводу высоких моральных качеств и прочих достоинств избранника. В конце концов Нора довольно резко заметила, что не может один и тот же человек быть хорошим мужем и образцовым семьянином, с одной стороны, и чьим-то преданным любовником, с другой. Амалия грустно вздохнула: ты еще слишком молода, Нора, чтобы понимать, что такое может быть: Андрей не хочет причинять боль жене и детям, а я готова нести все неудобство моего положения ради его спокойствия. Ты пойми, если б я захотела, он давно бы ушел из семьи. Но я знаю, как он будет страдать.

– А ты, ты не страдаешь от этой двусмысленности? – не удержалась Нора.

И тут Амалия вдруг рассмеялась, засияла своим хорошеньким лицом:

– Двусмысленность? Ты дурочка! Да это – тьфу! – ничтожная плата за любовь.

– Ну, не знаю. По-моему, унизительно. Я бы таких отношений не стала терпеть. Я бы выгнала! Ты просто бесхарактерная! Или-или! – и Нора гордо поднимала подбородок.

Амалия смеялась:

– Дурочка! Я два раза в своей жизни от мужей уходила. И Тишу, первого мужа, не любила, и Геню. Даже и не понимала, что такое любовь. Только с Андреем я это поняла… И ты, молодая, не понимаешь…

Тайная любовь длилась многие годы; до той поры, когда он все-таки ушел из семьи, встречались ежедневно без четверти восемь утра, возле подъезда, где он стоял в ожидании Малечкиного выхода, провожал ее до конструкторского бюро. Она развелась с мужем еще раньше…

Ровно в пять она неслась домой, встречала Андрея с обедом. Нора до семи часов домой не приходила. Такой был уговор – не тревожить! Если Андрей уходил еще и на вторую смену, Амалия встречала его возле Дома звукозаписи, где он работал, и теперь уже она провожала его до Киевского вокзала. Жил он за городом, добирался на работу на электричке, пока не купил машину в конце шестидесятых. И так каждый день минус воскресенье, минус все календарные праздники, в течение многих лет… Эти одинокие Новые Года и Первомаи были легкой жертвой для Амалии. По гостям она в эти дни не ходила. Общество неприязненно относилось к одиноким женщинам, у замужних они вызывали беспокойство, а проводить время в компании таких же одиночек с их жалобами, сплетнями и ущемленностью Амалия не хотела.

В ночной рубашке, намазав лицо кремом, она проводила все праздники в постели, с книжкой и с телефоном, который давно уже переставила в свою комнату. Андрей иногда набирал из дому ее номер – либо молчал, либо говорил “Простите, ошибся номером”.

Курица, кошка! – других оценок у Норы не было, но все эти оценки – про себя, про себя… С годами наступило миролюбивое отчуждение. Была и еще одна особенность в отношениях Норы с матерью – годам к пятнадцати Нора обнаружила, что в каком-то смысле она старше матери. Это старшинство Амалия признала весело, с улыбкой. Она была простодушна, но не глупа – почуяла в дочери не годами исчисляющуюся взрослость, сдалась без боя, не то что руководить перестала, даже и советов старалась не давать… особенно после скандальной школьной истории.

Уже после рождения Юрика Нора поняла, что вся женская линия, к которой она принадлежит, страдает каким-то общим дефектом, своего рода заболеванием: дочери не любят матерей, протестуют против образца поведения, предлагаемого матерью. И самой Норе передалось это отрицание, это недоверие и, в конце концов, глубоко упрятанная неприязнь – что это? Бабушка Маруся в таких случаях говорила – гены, гены!

“Как хорошо, что у меня мальчик!” – радовалась Нора, но одновременно понимала, что надо как-то остановить эту семейную линию женского неприятия. “Похоже, я кой-чего знаю из того, о чем писал Фрейд… Впрочем, с Эдиповым комплексом надо бы разобраться!” Вспомнила, что среди бабушкиных книг, привезенных с Поварской, несколько взлохмаченых, сильно читанных томиков Фрейда, с пометками на полях. Надо перечитать – что там про Эдипа? Кто там кого хочет убить и за что? Мальчик борется с отцом, а девочка – что? – с матерью? Нет, нет, отвратительная мысль!