Лестница Якова

Практическим выводом из этих смутных размышлений пришло решение впустить Амалию с Андреем Ивановичем в собственный тесный семейный мир, чтобы дать Юрику возможность развиваться эмоционально. Он вне всякого сомнения был эмоционально глуховат. Пусть Юрик погостит в Приокском. Там были всякие животные, растения и прочие радости, неведомые городскому ребенку. К тому же Нора представляла себе, как прекрасно выглядит Андрей Иванович в телогрейке, с топором или вилами в руках, и как привлекательно это может быть для мальчика. Немного ревновала заранее и немного боялась, что они там, овладев мальчонкой, зацелуют его до смерти…

В начале своего шестого лета Юрик был впервые отправлен “на волю”. Андрей Иванович заехал за ними. Амалия ожидала их в деревне, с пирогами и козьим молоком. Ягод в начале июня еще не было. Нора провела там сутки и уехала с легкой печалью, понимая, что Юрику там хорошо, что он теперь будет рваться к бабушке-дедушке. Призналась себе, что счастье матери ее раздражает, что в ее поведении проскальзывает какая-то неуместная инфантильность, как будто ей не шестьдесят четыре, а двенадцать, что пирогов слишком много, как и щенят редкой китайской породы, которых счастливая пара разводила для упрочения семейного бюджета. И слишком много поцелуев – как они долго целовались при расставании на полтора часа – Андрей Иванович отвозил Нору в Серпухов, на электричку. Полдороги от Серпухова до Москвы Нора размышляла о собственном несносном характере, о неумении простить матери ее девичье дурацкое счастье, а потом открыла томик Сухово-Кобылина.

Пьеса “Смерть Тарелкина” давно ее занимала. Мнимая смерть – бездна возможностей! В прошлом году она была художником-постановщиком на “Спящей красавице” в детском театре в провинции, обдумывала этот сюжет и так, и эдак, придумала, как ей казалось, хороший ход – в конце пьесы просыпается Принц, а Спящая Красавица оказывается лишь сном во сне… А смерть Тарелкина – как занятно это можно сделать! Вот бы нашелся режиссер, с которым она могла бы поработать. Да и сама бы поставила, если бы только дали… Тенгиз, Тенгиз… Впереди было пустое, совершенно пустое лето – впервые без наемной дачи, впервые без Юрика… Поздним вечером она добралась до дома. Вошла при последних трелях телефона. Разделась, приняла душ. И вышла из ванной, когда телефон опять звонил. На этот раз успела:

– Где ты гуляешь, дАрАгая? Весь день тебе звоню!

Это был Тенгиз.

Глава 15 Неприкрашенный человек (1981)

– Нора, сегодня у нас начинается новая жизнь! – сказал Тенгиз.

– Я знаю. Отвозила Юрика к маме и как раз об этом всю дорогу думала.

Именно сегодня.

На дворе уже была ночь, сегодня уже было вчера. Тенгиз был тот же самый и даже еще лучше. Проклятье! “Как будто бы железом, обмокнутым в сурьму…” Два года они не виделись. Ни одного звонка. Стороной Нора знала, что он даже в Москву приезжал, но у нее не объявился. В горле комок встал, так что и говорить невозможно. Она сглотнула и промолчала.

– Мы с тобой едем в Польшу ставить “Короля Лира”.

Нора молчала. Тенгиз продолжал.

– “Король Лир”. Это вершина. Выше некуда. Я полтора года читал, читал. Английский выучил, чтоб читать. Я теперь все знаю. Почти все. Мы с тобой это сделаем. Я раньше не понимал, как это – ставить что-то одно? Один автор. Один спектакль. Одна мысль. Вот я теперь понял – надо делать что-то одно. Сильно работает, когда это единственное, что в мире есть. Я понял – надо ставить так, чтобы мир закончился твоим спектаклем. Точкой. Это и есть театр. Одна мысль, но сыгранная так, чтобы ничего больше не осталось. Ты меня понимаешь?

Нора все еще не могла проглотить комок, но к тому же и сказать было нечего. Пожар в крови, вспыхнувши, сам собой начал угасать. Глубокая печаль и недоумение: слова, пустые слова. Сошла с его волны? Наверное, сначала надо было бы в койку, а потом слова. И все равно – дико, до глубины трогает. Он такой – таланта в нем больше, чем ума! Да, как будто бы железом… раскаленным… прошло, что ли?

– Нет, ты слушай меня! Ты не понимаешь, да? “Лира” ставили сто раз, тысячу раз! А мы поставим его последний раз! Так сделаем, что потом просто смысла не будет его еще раз ставить, да? О свободе, о счастье ухода из мира, мира стихий, страстей, плоти, о преображении плоти, вот о чем надо делать. Я знаю как! Гордон Крэг! Ты все поймешь! Ну! Нора! Ты что, не слышишь, да?