Лестница Пенроуза (СИ)

Имсу он ничего не сказал.

Администратор сообщил, что клуб теперь собирается ради сонных практик крайне редко, так что если Артур настроен поговорить, то пусть приезжает в рабочий офис, не связанный с клубом.

Артур ожидал увидеть нечто среднее между юродивым и ученым, а слово «офис» показалось ему сильнейшей гиперболой, тем более он так долго ехал по указанному адресу – на самый север Москвы, где случалось невероятное для столицы – кончался метрополитен, а население перемещалось на огромных старомодных, пахнущих бензином и безысходностью автобусах с «гармошками» посредине. Из окна машины он наблюдал множество маленьких базарчиков, переходящих друг в друга и тянущихся непрерывной пестрой линией вдоль дороги. Славянские старушки и чумазые таджики, выстроившись в ряд на своих самодельных скамеечках, продавали укроп, чеснок, кабачки, малину, вишню, грибы, гладиолусы... Исход лета был прекрасен, как никогда. Воздух пах то ли цветением, то ли тлением – словно бы крепким кислым вином.

Артур ощущал себя так, как будто одна его жизнь не закончилась, а уже началась другая. Словно одна песня на радио наложилась на другую.

Офис, а это была редакция журнала о стиле жизни, располагался на территории цементного завода. Чтобы попасть к цели, Артуру пришлось преодолеть проходную, белый от специфической пыли огромный заводской двор, несколько заброшенных цехов и непонятного назначения пристрой-галерею. После прохождения этого лабиринта он действительно оказался в редакции. И было тут очень уютно, если не сказать – роскошно.

Секретарша восседала в кресле стальной орхидеей, этакой сильно сдавшей Марлен Дитрих, охраняя большую кожаную дверь кабинета редактора – с латунной табличкой, словно вышедшей из булгаковских рассказов. Редактору оставалось походить на Мефистофеля, чтобы достойно завершить атмосферу… однако лысый низенький колобок, который выкатился из двери, ничем дьявола не напоминал.

– Артур? Вы все же приехали? Надеюсь, не так долго добирались? Ну заходите, заходите. Алиса Федоровна, плесните-ка нам коньячку!

Коньяк оказался армянским, и лимон к нему был нарезан толстенными ломтями и зачем-то посолен. Однако Артур протестовать не стал, скривился только мысленно.

– Ну, что вас интересует, юноша? Мы многого в свое время натерпелись от разных структур, я вообще предпочитаю не говорить на эту тему... Но вы меня чем-то убедили, даже не знаю. И сейчас убеждаете, этим своим невинным взглядом. Спрашивайте – отвечу!

Артур, насколько мог, туманно и кратко обрисовал ситуацию.

– Хм, – задумчиво сказал Павел Алексеевич, именно так звали последнего активного сновидца. – Честно говоря, я впервые сталкиваюсь с подобным. Ну, то есть, наши люди видели, конечно, своих двойников, но урывками, мельком, как в тумане... Но чтобы постоянно, ярко, да еще и с двойником другого человека вместе... Такого не встречал. Хотя, конечно, такие случаи описаны в литературе очень подробно, и теорий на этот счет существует немало. Ну, хотя бы начать с самой популярной в психологии – традиционно считается, что все персонажи нашего сна – эта мы сами, и уж тем более – наши двойники.

– Проекции, – машинально сказал Артур. Просто вдруг пришло в голову.

– Ну, проекции – немного другое, это всего лишь продукт деятельности мозга, иногда вообще «левый», часто просто фон. А вот именно ярко осознаваемые персонажи сна – это наши личные воплощения, перевернутые субличности, которые пытаются намекнуть нам на некие «толстые» обстоятельства. Однако, кроме таких классических раскладов, есть и другие.

– Какие? – спросил Артур.

Он сидел хмурый, сцепив руки на коленях, во рту сохранился отвратительный сивушный вкус. Редактор же непринужденно пил и курил, коньяк убывал, кабинет наполнялся дымом.

– В литературе двойник воплощает желания или инстинкты, которые были вытеснены субъектом как несовместимые с моральными и социальными ценностями, с его «приятными и приличными» представлениями о самом себе.

Артур поневоле распахнул глаза, услышав, как гладко, шелково, музыкально-привычно полилась сложная речь из уст «колобка». Этого он никак не ожидал. Он почему-то был настроен на косноязычие, на бред, на примитив... И в который раз проклял свое высокомерие.