Лестница Шильда

― Они все на Глисоне.[58] Большие семьи там не в диковинку. Младшему четыреста девяносто.

― И никто не путешествует?

― Нет. А как там Эмина?

Мариама довольно закивала.

― Она родилась на Хар’Эль.[59] И осталась со мной. Мы долго путешествовали вместе.

― А сейчас она где?

―  точно не знаю.

Она постаралась, чтобы в голосе не прозвучало и следа сожаления, но Чикайя полагал, что сумел уловить в нем нотку грусти.

Он сказал:

― О привязанности к планетам следует знать одну штуку. Как только ты прикипел к месту, оно твое. Даже если ты убежишь на край света, в паре часов от тебя обязательно найдется тот, кто решил там остаться.

― Но пара путешественников? Что это гарантирует? — передернула плечами Мариама. — Разве что частые встречи, каждые несколько столетий или около того. Или даже чаще, если поднапрячься. У меня нет ощущения, что Эмина для меня потеряна.

― Конечно же, это не так. Да и остальные. Что же останавливает тебя? Почему ты не навещаешь тех, кто сошел на берег?

Она помотала головой.

― Ты знаешь ответ. Ты как мостик, перекинутый между сказкой и… хм, редкой разновидностью климатической катастрофы.

― Да ладно! Не так уж это и плохо.

Чикайя знал, что в ее словах есть зерно истины, но даже поднимать эту тему казалось ему изрядным извращением. Когда бы он ни встретил радушный прием, причина этого всегда была одинакова: удивление при виде залетного гостя, желание полюбоваться иномирскими диковинами. А вот если твое собственное чадо пережило три-четыре поколения своих же потомков, если все это длится веками, ты уже больше не отколовшийся фрагмент мозаики. Но он в жизни не думал куда-то .

Никуда.

Как только он приказал колыбели на Тураеве переработать свою исходную плоть, беспокойство о том, ждут ли его где кров и забота, покинуло его.

Он поинтересовался:

― А кто второй родитель Эмины?

Мариама улыбнулась.

― А кто был твоим партнером на Глисоне? С кем ты растил шестерых детей?

― Э-э, я первый спросил.

― А что такого? Ну ладно. Она осталась на Xар’Эль. Даже Эмина не сумела ее оттуда вытянуть.

Мариама опустила глаза и провела подушечкой пальца по краю одной из самых абстрактных резных фигурок.

Чикайя заметил:

― Если бы ты могла утащить с собой кого угодно, какой смысл их покидать? На Земле существовали культуры, исколесившие континенты, там сложились целые семьи путешественников — и даже они, я тебя уверяю, были куда консервативней тех, кто решил остаться, или тех, кто пополнил ряды диаспор.

Мариама нахмурилась.

― А что, если у двух странников рождался ребенок? Какое племя называло его своим?

― Никакое. Они странствовали не из чистой охоты к перемене мест. Они знали, чем придется заплатить — разрывом налаженных связей и все такое. — Чикайю охватило deja vu,[60] он вдруг понял, что говорит словами собеседницы. Он подцепил эту привычку давным-давно у других. — Я не говорю, что в этом есть что-то плохое или противоестественное. Шесть поколений перекати-полей, ну и? Если только здесь нет противоречия в терминологии… Но они не смогут держаться вместе вечно. По крайней мере, не стреножив себя правилами тысячекратно более строгими, чем те, каким обязаны были бы повиноваться, оставшись прикованы к планете.

Мариама раздраженно ответила:

― Временами ты превращаешься в долбанутого идеолога! И прежде чем обозвать меня лицемеркой, подумай, что эдакие проповеди всегда привлекают отъявленных мерзавцев.

― Правда, что ли? Для тебя не вполне типично вовремя вспомнить, что нож режет обоими краями лезвия.

Чикайя примирительно поднял руки. Он не был, вообще говоря, разгневан или рассержен, но понимал, к чему все идет.

― Ну ладно, пустое. Забудь. Мы не могли бы сменить тему? Ну пожалуйста.

― Тогда расскажи про Глисон.

Чикайя обдумал ответ.

― Ее звали Леся. Я пробыл с ней сто шестьдесят лет. Мы были влюблены. Все это время. Мы стали краеугольными камнями друг друга. никогда не был так счастлив. Он раскинул руки. ― Вот что произошло на Глисоне.

Мариама скептически оглядела его.

― И ничего тебя не расстраивало?

― Нет.

― Но ты не хотел бы там остаться?

― О, нет.

― Так, значит, ты ее не любил. Ты мог быть очень счастлив. Но ты ее не любил.

Чикайя покачал головой. Происходящее начинало его забавлять.

― Ну и кто из нас заидеологизирован?

― Ты что, проснулся с утра и решил ее покинуть? И не было ни боли, ни затаенных обид?

― Нет, это мы проснулись однажды утром, зная, что в следующем году я уйду. Да, она не была путешественницей. Ну и что? Для меня все кончено? А ты что думаешь, я бы ей лгал с самого начала? — Он так разволновался, что скомкал постель, но тут же провел рукой по простыне, и та очистилась от складок. — Ты знаешь, каково бы, по мне, ей было, дотянись Барьер до Глисона?

Мариама долго не отвечала, понимая, что любой репликой признает свое поражение. Но через несколько секунд поддалась.

― Она бы испугалась?

― Нет. Я думаю, она приняла бы его с благодарностью.