Лестница в небо

– Я не хотела к тебе приходить. – Скай всхлипнула. – Хотела запомнить нашу последнюю встречу, когда ты еще живой был, когда подбадривал меня, когда говорил мне, чтобы я ничего не боялась, когда смотрел на меня и улыбался своей жутковатой улыбкой, милее которой для меня ничего и никогда не было. Хотела запомнить тебя таким. Бесстрашным, невозмутимым и храбрым. Примером для меня. Отцом хотела запомнить. Отцом, которого у меня, можно сказать, никогда не было. А что теперь? Этот убогий крест. Но я не могла не прийти. Неправильно это было бы. Я знаю, что после смерти ничего нет. Я знаю, что глупо тешить себя надеждами. Но мне почему-то впервые хочется поверить, что ты еще жив в каком-то смысле, что ты попал в свой рай, в который так верил, и теперь смотришь на меня сверху. А раз так – как же я могла не прийти? Ты же подумаешь, что я оскорбляю твою память, что я забыла о тебе. Знаешь, я так долго представляла нашу с тобой встречу, еще когда ты живой был, но уже сбагрил меня «Анархистам». Ты же писал, обещал, что мы увидимся. А не увиделись. Не получилось у нас. И все те слова, что так на языке крутились, исчезли куда-то. Как исчез и ты. Я не знаю, как говорить с мертвыми. – Она уже плакала. – У меня ведь никто не умирал. Из близких мне людей. Только мама, когда я была еще маленькой, но я же не могла до конца понять. И когда к ней приходила, когда воспитательница из интерната отвозила к ней, я просто садилась на гранит и представляла, что мама мне о чем-то говорит. А мне надо сидеть и молча слушать. Смешно, правда? Я сейчас тоже улыбаюсь. Умиляюсь тому, какой глупой я была. Лис, мне так хочется поговорить с тобой! Мне так тебя не хватает! О многом поговорить. О том, что так и не высказали. О том, что изнутри сжирало. Я опоздала. Ты опоздал. Мы два дурака. А я ведь тебя любила. Как дочь любит отца. Ненавидела, да. Но и любила. Ненавидела за то, что ты отдал меня «Анархистам». Ненавидела, что ты так и не нашел возможности прийти ко мне. Я хотела сказать тебе об этом, но не смогла написать. Хотела сказать, что ты мне как отец, что ты самый близкий человек для меня, а не решилась. А теперь, когда ты умер, слова уходят в никуда. Странно, да? Теплые слова уходят в пустоту…

Не выдержала, сорвалась, до истерики почти что.

– Жалко нас, Лис. Нас двоих… – Скай убрала ладонь с доски.

Уселась прямо тут, на холодную почву подле покосившегося креста, траву примяла и, грустно усмехнувшись, взяла тетрадь и ручку и принялась писать…

Зачем?

Просто подумала, что так надо. Чтобы от Лиса что-то осталось. Что-то, помимо убогого надгробия.

Он заслуживает.

Как никто другой.

«Старый и дряхлый, наскоро сбитый крест окаймлен увядшими венками. По шершавой поверхности трухлявой доски с облупившейся краской одна за другой сбегают дождевые капли, оставляют за собой влажные следы, опадают и разбиваются о прокаленную осенним холодом землю, разлетаются на миллиарды мелких капелек.

Дождь не может лить вечно.

Но льет.

Льет не переставая.

Постоянно усиливается.

И не думает прекращаться.

Все вокруг шумит – ливень шуршит, словно телевизионные помехи. Яркая молния прочерчивает хмурое, почти черное небо. На миг небосвод белеет. Под напором хлестких водяных плетей доски покачиваются и скрипят, по-человечески ноют. Крест опасно кренится, но не сдается, из последних сил цепляется за спасительный, но уже порядком размытый разбушевавшейся стихией грунт.

Небо вновь озаряется вспышкой.

Еще разок.

И еще.

Крест раскачивается и протяжно плачет. Держится за хрупкую, как сухая соломинка, жизнь.

Нет, не за жизнь.

За существование.

За хрупкое и бессмысленное существование.

Ливень накатывает с новой силой.

Крест не желает сдаваться. Струи воды выбивают на досках звонкую мелодию. Крест все не падает.

Стоит.

И простоит еще лет сто. Еще тысячу. Не станет человека, что погряз в насилии и умерщвлении себе подобных. Исчезнет Аномальная Зона, что стала последним пристанищем для глупцов, рискующих всем ради быстрого заработка. А крест как противостоял проливному дождю, так и продолжит противостоять до скончания веков. Пока однажды ржавые гвозди не потеряют силу и не согнутся, пока однажды не надломятся и не уронят доски, что с противным хлюпаньем упадут в грязь.

И доски будут лежать неприкаянно, пока не станут трухой и ветром, пока не станут вечностью.

Один ветер.

Один дождь.

Один сгнивший крест.

И кости, разбросанные по проклятой всеми богами территории».

Записала в этой же самой тетради, в которой Денис вел свой дневник. На тех страницах, которые уже прочитала, но текст с которых исчез. Просто захотелось ей. Она с детства хотела научиться владеть словом, писать, сочинять какие-то истории. Чем не удачный момент, чтобы начать?