Лестница в небо (СИ)

С потолка полетели камни, потревоженные этим криком, и гулкое эхо рванулось прочь по руинам Цитадели.

- Лео! Лео! – Донни вынырнул из-под плиты, что закрывала спуск вниз. – Я только что услышал…

- Дон, не начинай, – Лео устало вытер пот со лба и продолжил оттаскивать в сторону большой камень. – Давайте разбирать дальше.

Донни недовольно сморщился и нырнул обратно, что-то ворча себе под нос.

- Юки, – позвал он, осторожно пробираясь по обнаруженному им лазу. – Попробуй просканировать этот участок. Мне кажется, я голоса слышал.

- Лео!!!!

Рация на поясе Караи взорвалась таким воплем, что девушка чуть не выронила камень, который оттаскивала в сторону.

- Лео! Я нашел!!

Караи все же уронила камень, тихо чертыхнулась и не смогла не засмеяться с долей безуминки в голосе.

«Нашел! Значит, надо копать быстрее».

Она отпихнула в сторону кусок стены, перекрывавший ее старый лаз, подлезла под низкий свод и ужом проползла до своей старой камеры.

«Нашел…»

Караи выбралась под низко лежавшую плиту, где метался свет сразу двух небольших фонарей, закрепленных на плечах Донателло.

Спустя миг отыскался и он сам, стоящий на коленях у рухнувшей стены в большой луже крови.

- Я их нашел, Караи, – он обернулся на звук. – Нашел. Вот они.

Девушка охнула, сев прямо в пыль, и зажала рот рукой.

Под самой стеной лежали Рафаэль и Кадзэ, раздавленные огромной плитой.

А рядом валялся Миднайт с пробитым арматурой горлом.

И конец этой арматуры был намертво зажат в руке Рафаэля…

====== Ступень до неба/2 ======

«Рафаэль мертв… мертв… мертв… Жив ли мой брат, или Леонардо еще не знал о случившемся? Кадзэ любил Рафаэля… он бы не остался, не захотел бы… а если бы заставили…»

Юки ядовито усмехнулся и закрыл глаза, чтобы не раздражал двоившийся контур экрана.

«Заставить его не смогли бы… ну, может, на какое-то время… И не надо ему оставаться здесь, как и любому из нас… вот оно как сложилось. Нет, Леонардо все же не прав – нет для нас тут места, как бы они ни искали его и ни хотели найти. Не в их это власти…»

Мотнув головой, Юки стряхнул очки и повернул голову, чтобы придержать золотистую дужку зубами.

«Я же сказал им, что если останусь, то займу его место. Сказал же. И тогда было еще не поздно. Вдруг не поздно еще и сейчас?»

До боли сжав челюсти, он почувствовал, как с металлического каркаса скрошился пластик, обнажив острый концевик.

«Пусть только он жив, пожалуйста! Боги, про которых Леонардо так много рассказывал, Боги, пусть он жив. Я не буду занимать чужого куска жизни, я не хочу вырывать клок из семьи. Ди поймет меня, уверен, он бы точно не хотел потерять брата…»

По губе стекла неприятно-пресная кровинка, потому что оправа порезала уголок рта.

«Ди, ты же понимаешь меня сейчас… Я ни о чем не жалею, я с вами такую жизнь прожил, ни у кого такой счастливой не было».

Выплюнув оправу, Юки крутнул головой, чтобы сдвинуть ее чуть в сторону, и оценил положение торчавшей вверх дужки.

«Смогу. Язык откусить не смогу – слишком хочется мне еще пожить с ними, а вот столкнуть голову с подушки… Давай, Юки, ради Рафаэля, Ди и этой потрясающей семьи. Все равно, как они, любить ты никогда не сможешь! Таким, как ты, это не дано».

Все внутри скорчилось в скулящий и дрожащий клубок, цепляющийся ногтями и зубами за жизнь и лишний раз подтверждающий правоту Юки.

Да! За такую вот, убогую, обездвиженную, ничтожную и жалкую, но жизнь! С любящими, родными, принявшими его целиком и полностью.

«Сдохни уже, убожество! Пусть живет Рафаэль. А Ди… Ди точно будет тебе за это благодарен…»

Все, что он мог – это мотнуть головой, чтобы спихнуть себя с подушки, прицелившись виском на остро торчавшую вверх дужку очков.

«Это будет быстро, Юки, ты даже не поймешь, что перестал быть…»

Когда открываешь глаза – это больно.

Это значит, что ты жив.

Это значит, что тебе еще надо драться за право дышать … собственно – дышать – это и есть твоя драка, бой за жизнь…

- Бля-я-я… – а выдох это месть тела тебе, за то, что не сдался и все еще мучаешь его своим «подождет этот сраный Рай». – Бля…

Черная муть перед глазами, в принципе, даже неплохо лечившая адскую резь в висках, вскрылась острыми лучами света.

- Ва-шу… мать, а…

Пальцы сжались на колкой сухой крошке, противно скрипнувшей под сломанными ногтями, и сорвались, расползаясь в стороны.

«Кисель гребаный, соберись! Раздавишь же тушей своей неподъемной. Кадзэ раздавишь, козлина. Поднимайся. Подумай, каково ему, если ты сам свой вес так ощущаешь…»

Пальцы сжались еще раз, на этот раз на чем-то теплом, поднырнувшем под ладонь.

Раф еще раз попробовал приоткрыть глаза и понял.

Вспомнил, что это не он так неподъемно-тяжел, а плита. Бетонная, сука, плита, которую он хотел удержать.

- Дядя Раф… дядя…

Спину резанула адская боль, чуть не отправившая обратно в черное жидко-липкое, где не было боли, но и понимания происходящего тоже не было.

«Ты на часть боли, кажется, соглашался?.. Крепко подумал, когда делал это? Точно, подумал? Так вот мудак ты, Рафи, как всегда, переоценивший себя. Ты на что согласился-то?!»

- Кодама, поднимай осторожнее, нельзя резко… – это голос Донни.