Лета

Откинувшись на стуле, Рыжая Кэтрин пальцами зачесала волосы назад.

— Я набросала несколько заметок о проекте «Бигля», — сказала она. — Но у меня есть некоторые обязательства, которыми я должна заняться в первую очередь.

Они со Старым Даву избегали любых столкновений интересов и интерпретаций, удобно поделив между собой всю историю: она писала о «современном» мире, тогда как он нашел убежище в прошлом. Даву подумал, что его сиб имел преимущества в таком разделении труда, поскольку ее сюжеты с течение времени постепенно переходили в его область и оказывались подвластными его интерпретации.

Даву отодвинул несколько распечаток и присел на край стола Рыжей Кэтрин.

— Одна мысль не оставляет меня в покое, — сказал он. — В нашей цивилизации мы все записываем. Но последние секунды команды «Бигля» остались незарегистрированными. Означает ли это, что их не существовало? Никогда не существовало вообще? Что смерть всегда была их состоянием, и они просто вернулись в нее, подобно тому, как виртуальные явления растворяются в вакууме, из которого вышли?

Озабоченность затуманила глаза Рыжей Кэтрин.

— Их будут помнить, — сказала она. — Я позабочусь об этом.

— Кэтрин ведь не загрузила свои последние месяцы?

— Нет. Последние восемь месяцев так и не были отправлены. Она была очень занята и…

— Значит, это были виртуальные месяцы. Они вернулись в фантомную зону.

— Но записи существуют. Другие члены команды посылали загрузки домой, и я ознакомлюсь с ними, если получу доступ либо к самим загрузкам, либо к друзьям и родственникам, которые получили и пережили их. Существуют ведь и твои воспоминания, твои загрузки.

Он посмотрел на нее.

— Значит, ты загрузишь и мои воспоминания, да? У моего сиба, я думаю, имеются все файлы, — сказал он, взглянув на Старого Даву.

Она сжала губы.

— Это будет трудно для меня — мне наблюдать, как ты наблюдаешь за ней… — она покачала головой. — Я не осмелюсь. Во всяком случае, не сейчас. Не сейчас, когда мы все в таком шоке.

Разочарование вонзило в сердце Даву острые крысиные зубы. Ему не хотелось оставаться одному со своим горем; он не желал в одиночку лелеять свою печаль.

Он хотел разделить ее с Кэтрин, с человеком, с которым делил все. Кэтрин помогала отыскать во всем этом смысл, она объясняла ему весь мир. Кэтрин поняла бы, что он сейчас чувствовал.

«Я понял», — просигналил он. Рыжая Кэтрин, должно быть, почувствовала его фрустрацию, потому что она взяла его за руку и подняла на него свои зеленые глаза.

— Я сделаю это, — сказала она. — Но не сейчас. Я не готова.

— Мне не нужно сразу двух несчастий в доме, — сказал Старый Даву из-за его плеча.

Назойливый старый мошенник, подумал Даву. Но свободной рукой просигналил вновь «я понимаю».

Светловолосая Кэтрин поцеловала Даву в щеку и сделала шаг назад, не выпуская его рук из своих и прищурив серые глаза. «Не уверена, что мне нравится это твое юное тело, — сказала она. — Ты так не выглядел уже… наверное, не меньше века?»

— Возможно, мне хочется вспомнить счастливые времена, — сказал Даву.

Печаль коснулась уголков ее губ. «Это всегда опасно, — предостерегла она. — Но я желаю тебе преуспеть в этом». Она отошла от двери и сделала приглашающий жест рукой.

«Пожалуйста, входи».

Она жила в Тулузе, в маленькой квартирке с видом на аллею Сен-Мишель и розовые кирпичные дома Старого Квартала. На белых стенах квартиры висели терракотовые изображения Узиля и Тива, этрусских богов солнца и луны, а также крышка колодца с фигурой демона Харуна, появляющегося из подземного мира. Напротив этрусских божеств виднелось бронзовое изображение Голиша Розмерты, консорта исчезнувшего Меркурия.

Маленький балкончик был украшен кованым ограждением и полосатым парусиновым навесом. Рядом с балконной дверью купался в лучах солнца маленьких столик, покрытый красно-белой клетчатой скатертью: хрусталь, фарфор, корзинка с хлебом, бутылка вина. Из кухни приплывали вкусные запахи.

— Пахнет восхитительно, — сказал Даву.

«Выпьем?» — поднимая бутылку.

«Почему бы нет?»

Вино было разлито. Они устроились на диване, поболтали о погоде, толпах туристов, Яве. Воспоминания Даву о том путешествии, которое Безмолвный Даву и Кэтрин совершили на остров, были более свежими, чем у нее.

Светловолосая Кэтрин взяла его за руку.

«Я загрузила воспоминания Темноволосой Кэтрин, во всяком случае те, что дошли до меня, — сказала она. — Она любила тебя, ты знаешь, — абсолютно, глубоко. Правда». — Она облизнула губы.

— Это было что-то особенное.

«Правда», — ответил Даву. Он дотронулся губами до холодного хрусталя, осторожно отхлебнул каберне. Боль застучала в глубине сердца.

— Да, — сказал он. — Я знаю.

— Мне казалось, я должна была сказать тебе о ее чувствах. Особенно в свете того, что произошло между мной и Безмолвным.

Он посмотрел на нее. «Признаюсь, я этого так и не понял».

Она слегка поморщилась. «Мы сами, наша работа, наша ситуация — все стало раздражать. Подавлять. Ты можешь загрузить его воспоминания, если хочешь — вряд ли тебе удастся не заметить тех признаков, которые он так твердо вознамерился проигнорировать».

«Мне жаль».