Лета 7071

– Ступайте! – благословенно вымолвил Федоров. – Каждому – свое… Так Господь рассудил.

– Ан, бают, отец дьякон, что дело сие быдто черное, – со степенной простоватостью сказал Сава. – Не по-божески быдто делать книги иным обычаем, окромя рукописания?!

– Пущай говорят, Сава Ильич! Таков обычай злонравных и неискусных в разуме людей. Зависти ради многие ереси умышляют они, желая благое во зло превратить. Они движутся во тьме, влекомые убогими страстями, и воинствуют во имя своих убогих страстей, но не во имя истины и добра. Ибо ненависть, наветующая сама себе, не разумеет, чем движется и что утверждает.

– Ох, до чего же дивно ты гуторишь, отец дьякон! – взволновался Сава.

– Сказал бы еще чего, отец дьякон, – попросил кто-то из артельщиков. – Уважь, отец дьякон!

– Уважь, отец дьякон, – запросили наперебой и остальные. – Пригожая говуря, она душу тешит и сладит, как мед.

– Простому человеку доброй говури, случатся, и вовек не очуть, так что не откажь, отец дьякон.

– Како ж не к месту говорить? – смутился Федоров. – Ради красного словца доброго речения не сотворить.

– Пошто не к месту? Об чем рек, об том и речи…

– Скажу я вам, умельцы, на прощание… Бог мне вкладывает сие в уста… Дело, к коему вы ныне приложили руку, – самое великое с тех пор, как Русь просветилась святым крещением! Ибо брани наши великие, в коих мы прославили имя Христа и отечество наше, несли нам свободу и избавление от угнетателя… Труды наши мирские несли нам благоденствие… Верность Богу нашему даровала нам благодать и озаряла наши души спасительным светом, наставляя нас на путь праведный… Но сие озарит наш разум, что дарован нам Всевышним не толико на разумение ближнего своего, но також на дерзания, равные его, божественным, деяниям, ибо Бог сотворил человека по образу своему и подобию.

– Страшное больно речешь ты, отец дьякон, – сказал смущенно Сава. – Прям-таки несусветное. Како ж так могёт статься, чтоб человек равные Богу дела творил? Чего ж с белым светом-то станется?

– Верно Сава гуторит, – заволновались артельщики. – Должно быть, и вправду дело сие черное?!

– Грех на душу взяли!..

– Вон вы как меня выразумели? – огорчился Федоров. – Нет, други мои, Божье человек повторить не сможет… Ни луны, ни солнца, ни земных хлябей, ни твердей небесных ему не сотворить: то дело изначальное, то корень Вселенной. Но иное – вельми гораздое и славное, до чего я по скудости ума своего и домыслиться не могу, – человек непременно станет творить! Непременно, други мои, и книга наипаче поспособствует ему в том! Книга – сие сундук, куда люди из поколения в поколение складывают самое сокровенное, самое мудрое, самое гораздое и потребное. А коли сундук мал – сколько туда закладешь? Да и не всяк к тому сундуку допущен. Сколь доброго и славного, сотворенного разумом людским, гибнет втуне, не попадая в сей сундук, и сколь разумных втуне плутает на давно исхоженной стезе, не ведая о своем предтече. А будь сей сундук открыт для всех, путь к истине, к добру, к потребным деяниям был бы спрямлен и вельми облегчен.

– Ан в книгах-то, отец дьякон, чужая мудрость писана, – сказал Сава, засматривая хитровато в глаза Федорову. – Чужому уму-розуму, стало быть, научают книги. А то – вред! Человеку своим умом надлежит жить!

– Верно гуторит Сава, – завздыхали артельщики. – Како ж тады разглядеть, через книги те, – кто разумен, а кто дурён? Тады, выходит, всяк за разумника сыдет, книги те перечтя?!

– Наберется иной глупец книжного розуму-то да станет ладному, смекалистому человеку поперек его дела встрявать да с толку его сбивать… Мутить чужой премудростью его разум! Так и загубит добра человека, от коего миру польза шла, – сказал важно и строго Сава, будто отчитывая Федорова. – И расплодятся на земле таковые умники с чужого розуму, как сорное былие, да позаглушат доброе роство – вот уж беда будет! Уж и ноне речется, што дураками свет стоит. Велико, стало быть, их племя! А от книг твоих, отец дьякон, им и вовсе вольготье настанет!

– Нет, Сава Ильич, – возразил Федоров. – Неправота твоя тут… – Федоров помедлил, обвел взглядом артельщиков: умудрены, лукавы и с виду только простодушны. С такими ухо держи остро! Вон как повернули дело! И хоть не правы по самой сути, а вот же найдись, доведи им это… Не просто довести!

Сава выжидающе смотрел на Федорова…

– Неправота твоя, Сава Ильич! – твердо повторил Федоров. – Истинный ум городьбой не огородишь! А дурак… Дурак, Сава Ильич, что мутовка, речется в народе, – куда ни поверни, а сук напереди! А от себя так скажу: буде, и вправду на дураках свет стоит, но движется он разумными, и все пригожее, доброе, потребное на свете – от разумных. Не так ли, Сава Ильич?