Лета Триглава

Беса отошла.

Горло перехватило спазмом, не расплакаться б прямо на улице, да толку? Нечестным путем пришли червонцы — нечестным ушли. Не уберегла. Глупая.

Побрела было обратно к станции, поредевшей от разбежавшегося люда, и остановилась — вновь встречаться со станционным смотрителем не хотелось. Разве что на своих двоих дойти как-нибудь до Аптекарского приказа, может, отыщется тот добрый барин.

— А далеко ли до Гузицы? — окликнула уже знакомого кучера. Тот недобро осклабился:

— Нешто пешком собрался? Ноги не собьешь?

— Я уж постараюсь.

— Далеко не уйдешь. Бродяг да попрошаек в Червене не очень жалуют.

— Я не попрошайка!

— Никак, барин?! — делано изумился кучер и загоготал.

В висках застучало. Беса стиснула кулаки — да куда ей тягаться с рослым мужиком? Отошла, шмыгая носом и утирая лицо, и вдруг увидела знакомую цветастую душегрею.

— Воровка! — ахнула Беса и пустилась следом, крича: — Караул! Люди! Держите воровку! Украла кошель!

Душегрея повернула за угол. Беса — за ней. Тут же к ее лицу прижалась теплая рука, вторая обхватила под живот. Беса выбросила вперед ноги, но встретила только пустоту.

— Да тихо, ты! Дурень!

Беса вывернулась ужом, хватила зубами, что успела — в рот набилась меховая оторочка, — ее отпихнули, и Беса не удержалась и растянулась на земле. Картуз соскочил с головы, рассыпались по плечам кудри.

— Девка! — ахнули рядом.

Беса подняла глаза. В дыму проступало озадаченное лицо нарумяненной бабы. Склонившись, та подала руку и проговорила уже мягче:

— Не бойся! Не обижу!

— Ты! — ощетинилась Беса. — Увела кошель! А там тяткины червонцы!

— Одно увела — другое приведу. Поднимайся, говорю!

Беса, сопя, поднялась. Отряхнула сюртук. Подняла картуз, встряхнула дважды и вновь водрузила на голову.

— Ишь, ёра какая! — усмехнулась баба. — Дикая, што кошка! Как зовут-то?

— Тебе зачем?

— Знать, кто мне душегрею попортил.

— С воровками не знаюсь!

— Не воровка та, кто не поймана, — беспечно отозвалась баба, улыбаясь во весь рот. Зубы у нее были мелкие, но белые, с одной стороны блестели позолотой. — А тебе, девка, лучше лишнего внимания к себе не привлекать. Неровен час, худой люд заинтересуется, или хуже того — станционный смотритель в клетку запрет, перед городовым отвечать будешь, кто такова, почему пацаном прикидываешься и какие-такие большие червонцы при тебе были, а главное — откудова добыты.

Молчала Беса, сопела, смаргивала набрякшие слезы.

— Угадала я, честно нажитое ты не жалуешь, — нарушила молчание баба. — Да не мне судить. Звать меня Поладой. Может, пригожусь?

— С чего мне верить? — буркнула Беса.

— С того, что в слезах да без червонцев несладко будет, девка. А сердце мое мягкое, на чужую беду отзывчивое. Беда ведь у тебя, так?

Беса не отпиралась, кивнула.

— Куда направлялась-то?

— К Аптекарскому приказу…

— Нам по пути, — белозубо улыбнулась Полада. — Не кручинься и не держи обиды, и в Червене добрый люд есть. Ну, едем?

Не выслушав ответа, трижды зычно свистнула в два пальца — долго ожидать не пришлось, по мостовой загромыхали колеса самоходки. Да и что была за самоходка! Будто собрана из лишних частей от других машин, невпопад проклепана поверх ржавого железа, переплетена трубками, а кучер был обряжен в драный атлас и меха с чужого плеча.

— Здрав будь, Жерех! — поприветствовала его Полада. В ответ кучер козырнул из-под дырявого котелка. — Прокати нас с ветерком до Аптекарского, будь ласков!

Изобразив пальцами кренделя, Жерех пинком распахнул скрипнувшую дверцу, потом подал Бесе руку — в самоходке пахло отрубями, нагретой кожей и гарью. Следом уселась Полада, шепнула:

— Жерех глухонемой. По губам читает, а говорить не говорит.

— А как же он самоходкой управляет? — спросила Беса, с подозрением косясь в обтянутую бархатным жилетом спину кучера.

— Не первогодок, дело свое знает, — успокоила Полада. — Лучше он, чем Худаня — тот вовсе слепой был. — И, залихватски свистнув, толкнула Жереха в плечо: — Эй! Трогай!

Издав горлом едва слышимый сип, кучер потянул на себя рулевые стержни, под брюхом самоходки застрекотало, заискрило, и она, дрогнув корпусом, пошла выбрасывать коленца, да так споро — успевай по сторонам глядеть.

Червен — Гаддашево городище. Избы тут с резными наличниками, разукрашенные алым, зеленым да голубым, на башенках — петушки-флюгера с медными хвостами. Улицы не чета поворовским: прямыми стрелами уходили к горизонту, где небесный свод краем упирался в землю. Дымили фабричные трубы. Гимназисты хохотали, отпуская шутки в адрес стеснительных барышень. Издали доносилась ярмарочная музыка, трепыхались над шатрами пестрые флажки. Там, где избы горожан постепенно сменялись барскими домами, розовела сирень, и ее аромат мешался со свежестью, доносившейся от реки.

— Впервые в Червене? — полюбопытствовала Полада.

— Да, — призналась Беса.