Он методически двигался вдоль приборов, занося показания в записную книжку. Затем он отвернул крышку и оттянул ресницы, стараясь не повредить их.
Фигура в гробу не двигалась. Она была закутана, как мумия, в мягкую невесомую ткань. Рот и нос были заткнуты, однако оставались отверстия для дыхания. Уши тоже заткнуты. Руки вытянуты вдоль туловища.
Офицер долго смотрел на нее. Затем он повернулся и прислушался. Кажется, все тихо. Никаких шагов не слышно в коридоре.
Офицер освободил уши от пенокаучуковых пластин и мягко сказал:
— Не бойся. Я твой друг. Я хочу сделать так, чтобы ты поспала.
Он освободил из-под ткани руку Полли, достал пистолет и выстрелил ей в кожу. С полдесятка красных пятнышек выступили на руке, но девушка не шевельнулась. Он даже не был уверен, слышала ли она его слова и чувствовала ли уколы игл.
Затем он закрыл ей веки и привел все в порядок.
Закрыв крышку гроба, он достал записную книжку и установил все приборы на те значения, что были до того, как он открыл гроб.
Теперь все приборы лгали. Они говорили о том, что Полли Турнквист бодрствует, но лежит без движения. Они говорили, что она постепенно сходит с ума. А на самом деле Полли Турнквист спала. И она будет спать все восемь часов, в течение которых будет дежурить Лорен.
Лорен вытер лицо и сел. Ему очень не хотелось подвергаться такому риску, но это было необходимо. Вероятно, девушка что-то знает, иначе она не была бы здесь. Теперь она сможет продержаться на восемь часов дольше.
Человек, которого внесли в операционную банка органов, был без сознания. Это был тот самый юноша, которого Иезус Пьетро допрашивал днем. Пьетро с ним покончил — юноша был обречен, хотя он по закону еще считался живым. Но это пустая формальность, не более.
Операционная была огромна. Вдоль длинной стены стояло двадцать шкафов на колесах, в которых хранилась медицинская аппаратура. Шкафы можно было перевозить с места на место. Спокойные доктора работали над операционными столами, этих здесь было очень много. Здесь же находились холодные ванны, жидкость в которых поддерживалась при температуре десять градусов по Фаренгейту. Возле двери стоял двадцатигаллонный бак с жидкостью соломенного цвета.
Два служащих ввезли подозреваемого в операционную, и один из них тут же вогнал в его руку целую пинту жидкости из бака. Затем его повезли к одному из столов, рядом с которым стояла холодная ванна. Подошла женщина и натянула дыхательную маску на лицо человека. Служащие наклонили стол. Юноша соскользнул в ванну без всплеска.
— Это последний, — сказал один. — Фу, я совсем валюсь с ног. Женщина посмотрела на него с участием, которое, может быть, выражал ее рот под маской, но не глаза. Глаза были лишены всякого выражения. По голосу служащего было ясно, что тот находился в крайней степени истощения.
— Вы оба можете идти, — сказала она. — Поспите до завтра. Ваша помощь больше не нужна.
Когда они покончат с этим, банк органов будет полон. По закону юноша был еще жив. Но температура его тела падала быстро, удары сердца замедлялись. Постепенно сердце остановилось. Температура тела продолжала падать. Через два часа она будет ниже точки замерзания, но жидкость соломенного цвета в его венах не позволит замерзнуть крови.
И по закону он будет еще считаться живым. Заключенных, которых хранили в таком состоянии, еще можно было оживить без всяких последствий для здоровья, хотя все последующие дни их жизни будут наполнены ужасом воспоминаний.
Теперь тело юноши подняли на операционный стол. Его череп был вскрыт. Разрез сделали по шее, разрезав спинной мозг как раз у основания головного мозга. Затем мозг извлекли, чрезвычайно осторожно, чтобы не повредить мембраны. До этого момента доктора действовали с крайней почтительностью: ведь это был человеческий мозг. Но с этого момента человек был мертв уже по всем законам.
Затем мозг сожгли и потом сложили в урну для захоронения. После этого сняли его кожу. Всю работу делали машины, однако машины не могли действовать без контроля человека. Доктора работали так, как будто они решали очень сложную, требующую терпения и аккуратности, головоломку. Каждая часть была помещена в особый бак с физиологическим раствором. Затем были проведены разнообразные анализы. Все-таки операция трансплантации никогда не была простой. Тело пациента могло отторгнуть чужеродные органы. Когда все тесты на биохимические реакции были закончены, все данные по каждому органу зарегистрированы, баки поместили в банк органов.
Мэт заблудился. Он бродил по коридорам, отыскивая дверь с табличкой «Вивариум». На некоторых дверях были надписи, на других — нет. Больница была огромна. Могло случиться так, что он будет блуждать здесь целые недели, пока не найдет этот вивариум, о котором упомянул дежурный у ворот.
Изредка ему в коридорах встречались люди — один в полицейской форме, другие в белых халатах и масках. Мэт прижимался к стене и стоял неподвижно. Никто не заметил его. Странная невидимость хорошо укрывала его.
Но он так ничего и не нашел.
Карта, вот что ему нужно.