Летающий джаз

Лишь когда адъютант принес генералу Перминову третье сообщение о продвижении германских самолетов, Перминов прервал затянувшийся ужин: «Я думаю, нам следует пройти в бомбоубежище», — сказал он американцам. Олд, Уэлш и другие офицеры поспешили за ним и подошли к убежищу как раз в тот момент, когда русские зенитки, установленные по периметру аэродрома, открыли огонь. Взглянув в небо, Олд ничего не увидел в кромешной тьме, зато он услышал гул самолетов. Внезапно вспыхнула осветительная бомба, за ней последовали другие, которые медленно опускались на парашютах, четко обрисовывая припаркованные самолеты. «Где же истребители Красной армии?» — спросил Олд у Уэлша. Ни одного русского истребителя в небе в тот момент не было…

Тут в палаточном городке взревели сирены, по тревоге поднимая только что прилетевших летчиков. В чужой стране, ничего не понимая со сна, они полуголые выскакивали из палаток и метались по лагерю в поисках бомбоубежища. Но на случай тревоги здесь были вырыты только траншеи, да и то всего на триста человек, а американцев в палаточном городке было больше тысячи…

«Ориентируясь по подвешенным “люстрам”, — написал в «Красной Звезде» Н. Щепанков, бывший заместитель Перминова, — точно в срок — к часу ночи по московскому времени — эскадра КG 53 подошла к Полтаве. По команде: “Факельцуг!” вниз отправились новые осветительные бомбы, и в считаные секунды на аэродроме стало светло, как днем. К своей радости, немцы обнаружили, что B-17 стоят в таком же порядке, что и на фотографиях. Эфир наполнился фразами типа “зеленые конфетки — на стоянке”, “мои — справа” и т. п. Подполковник Поркрандт скомандовал: “Атака!”, и мелкие осколочные бомбы посыпались тучами вперемешку с пятидесятикилограммовыми фугасами. Одна из них попала прямо в КП зенитчиков, и ПВО базы оказалась дезорганизованной».

Семен Школьников:

«Меня разбудил Борис:

— Вставай. Сейчас бомбежка начнется.

Я посмотрел в окно, увидел черное ночное небо и освещенный сверху аэродром.

— Видишь, немцы “фонари” повесили.

Мне смертельно хотелось спать. Привычка к постоянной опасности выработала своеобразную защитную реакцию — раньше времени не дергаться. И я сказал:

— Когда начнут бомбить, тогда и выйдем.

Борис в сердцах выругался, махнул рукой и вышел, а я опять заснул. Проснулся от сильного грохота. Вагон вибрировал. За окном темнота, только языки пламени пылают. Я выскочил из вагона и сквозь грохот разрывов услышал взволнованный крик Бориса:

— Семен, прыгай сюда!

Я помнил, что неподалеку от вагона была вырыта глубокая щель. Побежал на голос и свалился на что-то мягкое.

— Дубина, так можешь изувечить человека! — проворчал мой друг. — Ведь предупреждал тебя!

От аэродрома нас отделял вагон, в котором мы жили, а на поле все громыхало. Взрывы следовали один за другим и все приближались. Взрывная волна вышибла вагонные стекла. При каждом разрыве земля под нами вздрагивала и как будто охала.

В минутный перерыв между бомбежками Лидов зашевелился, приподнялся и крикнул нам:

— Ребята, мотаем отсюда подальше! Здесь нас накроет…

Было страшно. Хотелось выскочить из щели и бежать из этого ада все равно куда. Но какая-то неведомая сила вдавила нас с Борисом в землю. А Лидов выскочил из щели, за ним Струнников скрылся в темноте.