Летающий джаз

— Вижу дальнюю дорогу, хлопчик! Житы будэш за океаном, женат будэш два раза, будэ у тебэ двое дитэй, и говорыть будешь по-англицки…

Тут из калитки выбежала моя испуганная мама, оттолкнула цыганку и втащила меня во двор. Затем я несколько дней со смехом рассказывал школьным друзьям об этой ерунде — чтобы я, истовый пионер и пламенный патриот Советского Союза, да уехал к врагам-империалистам в Америку?! Я, который демонстративно отказывался учить английский язык, поскольку — «А о чем мне говорить с этими поджигателями войны?»…

Но ведь все сбылось, господа! Точно, как сказала та цыганка и как было, оказывается, обозначено уже на моей детской ладони. И еще — где-то там, Наверху, где, похоже, нам всем сочиняют судьбу, чтобы мы подтвердили или отвергли ее своими поступками…

Почему я пишу об этом в историческом романе?

Потому что, вопреки просьбам правительства США поддержать операцию «Оверлорд» бомбежками с востока, вопреки острому желанию генерала Эйкера немедленно увести свои самолеты из СССР в Италию (и по дороге разбомбить хоть что-нибудь!) и даже вопреки тайному стремлению великого Сталина побыстрей избавиться от присутствия американцев на советской земле — вопреки, повторяю, столь мощной энергетики этих великих исторических личностей природа снова накрыла тучами всю восточную Европу — только для того, чтобы американский Ромео встретился со своей полтавской Джульеттой!

С 7 по 11 июня 1944 года нелетная погода стояла и на Украине, и в Польше, и в Прибалтике, и в Румынии, и в Венгрии. В связи с этим более полуторы тысячи американских летчиков бездельничали в Полтаве, Миргороде и Пирятине — играли в волейбол и бейсбол и флиртовали с американскими медсестрами, русскими солдатками и украинскими «щирыми жинками». Как написал в лондонской «Сандэй таймс» ее корреспондент Александр Верш, «Очень странно видеть в сердце гоголевской страны американских военнослужащих, поглощающих дикое количество американской еды, флиртующих с местными женщинами и утверждающих, что все вокруг выглядит так, как “дома в Индиане”».

Но Ричард Кришнер не бездельничал. Уже седьмого июня утром, сразу после завтрака в палаточном городке, он, несмотря на дождь, опять отправился со своим кларнетом на северный Лавчанский Пруд. Низкое серое небо висело над тихой и заросшей камышами водой. Под дождем только несколько кургузых уток плавали по серо-зеленой ряске. Мокрые яблоневые и вишневые сады нависали над прудом и с высокого берега роняли в него желтеющие листья. И в пандан этому украинскому минору великолепный «Buffet-Crampon Prestige» молодого, сидевшего на пне и накрытого плащ-палаткой чикагского кларнетиста снова плакал «Песней Сольвейг» и «I Can’t Give you Anything But Love», «Одиноким ковбоем» и «Ты мое солнце»…

Какое девичье сердце может устоять при этой музыке?

Поскольку лил дождь, то никто — ни пацаны, ни женщины со стиркой — не спустились к пруду. И только одна душа — душа, которая маленьким воробышком затрепетала при первых же звуках кларнета, — вывела, вытащила свою хозяйку из хаты и под дождем, босиком, простоволосую и в одном сарафанчике понесла по осклизлой тропе и через мокрый бурьян вниз, к Лавчанскому Пруду.

Услышав над собой шум шагов, Ричард оторвал кларнет от губ и посмотрел на возникшую на тропе Оксану. Он узнал ее сразу, мгновенно, это была Она — Русалка, Нимфа, «Венера» Боттичелли. И он замер с кларнетом в руках.

И она остановилась, застыла, потому что узнала Его.

И так, как два лесных существа — Олень и Важенка на лесной тропе, они смотрели сквозь дождь глаза в глаза, издали проникая друг другу куда-то в душу, в кровь.

Наверно, это длилось всего секунду или две, но им казалось, что — целую вечность. Замер дождь, остановилось время…

А потом Ричард осторожно приложил к губам кларнет, и кларнет тихо зашептал первые такты «My Heart’s Desire».

И на эти звуки Оксана доверчиво пошла к нему, как притянутая магнитом…

2

Между тем в Москве сияло июньское солнце и царило совсем другое настроение.

«Аверелл и Кэтти устроили роскошный банкет для руководителей Красной армии, участвовавших в подготовке челночных рейдов, — пишет в своих мемуарах генерал Джон Дин. — На нем генерал Эйкер наградил Новикова и Никитина высшими орденами США. Мы были уверены, что достигнутое таким образом согласие распространится и на другие области нашего военного партнерства».