«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2

На следующий день после того злополучного полета полк отмечал годовщину своего существования. Одновременно состоялись проводы Хромова. По этому случаю к нам приехал командир корпуса Горлаченко. Вечером состоялся торжественный ужин. Для меня он был скорее поминками по погибшим товарищам. К выпивке у меня никогда не было тяги – ни тогда, ни сейчас. Как-то в Жудри я выпил законные 100 граммов, после которых в течение пяти дней у меня сильно болела голова и чувствовалось недомогание. Но было это не от самой водки, а от того, что ее кто-то сильно разбавил авиабензином. После этого я на спиртное смотреть не мог, а если иногда и выпивал, то очень редко и совсем немного. Свою фронтовую норму я всегда отдавал кому-нибудь из ребят, чаще воздушным стрелкам. Но в этот день я сделал для себя исключение и выпил больше положенных фронтовых. С непривычки почувствовал себя плохо и пошел в свою эскадрилью. На воздухе стало еще хуже. Кружилась голова.

Желая скорее добраться до койки, пошел не по дороге, а напрямую по тропинке. Началась оттепель, дорожка сильно подтаяла, превратившись в скользкий лед. Около дома я наткнулся на обледеневший земляной вал высотой более полуметра и никак не мог через него перебраться. В конце концов решил преодолеть его на четвереньках. Когда забрался наверх, услышал девичий смех. Оказалось, что меня нагнала Полина Ширяева, та самая, которая год назад в Обшаровке смеялась над моим падением на лыжах. Я всегда попадался ей на глаза в самые неподходящие моменты. Девушка мне нравилась, и было досадно, что мы всегда встречаемся с ней в комических ситуациях. Не думал я, что через два года, став моей женой, она будет не раз напоминать об этом.

Утром 20 декабря командир 2-й АЭ повел на задание шестерку «горбатых», собранную со всего полка. Полет проходил при сплошной десятибалльной облачности с ограниченной видимостью. Назад вернулся только сам ведущий капитан Святковский. О судьбе остальных летчиков он ничего вразумительного сказать не мог. Видел только, как у него на глазах, идя на бреющем, зацепился за сосну его ведомый Стельмаков, хороший скромный парень с приятной внешностью, очень нравившийся нашим девушкам. После его краткого сбивчивого доклада на разборе полета мы поняли одно – причиной потери самолетов в группе явилось не столько противодействие противника, сколько нарушение режима летным составом перед вылетом.

Командование корпуса и дивизии хорошо знало, что накануне полк отмечал годовщину и большая часть ночи прошла для личного состава без отдыха. Наверняка у многих еще не выветрился хмель, поэтому боевую задачу полку на раннее утро следующего дня можно было бы не ставить. Тем более что обстановка на фронте в эти дни была спокойной. Боевое задание могли бы выполнить другие полки, к примеру, тот же 621-й, базировавшийся на нашем аэродроме. Однако в этот день он вообще не летал. Вылет группы Святковского был единственным. Экипажи к полету были не готовы. Предполетной подготовки как таковой не было.

Хромов, настроившись на уход, почти не уделил внимания поставленной задаче, положившись на опыт командира АЭ, которого в достаточной степени еще не изучил. Тогда Святковский себя еще не показал. Примерно через месяц мы узнали, что он трусит летать на боевые задания. Не исключено, что, оказавшись в сложных условиях полета, он бросил группу на произвол. Предоставленные самим себе летчики в сложных метеоусловиях выйти самостоятельно на свой аэродром не смогли. В поисках его они, как и Стельмаков, погибли при столкновении с землей или какими-либо препятствиями. За потерю группы Святковский никакого наказания не понес. О том, что в гибели группы виноват он, говорило его не совсем обычное поведение. Он резко изменился: появилась какая-то робость, глаза, избегавшие прямого взгляда, краснеющие щеки, как бы говорившие, что во всем виноват он. Невольно вспомнилась известная пословица: «На воре и шапка горит».

Аэродром Кочегарово хоть и был ближе к линии фронта, чем Колпачки, но и с него летать на задания было далековато, особенно при плохой погоде, которая к тому же никак не хотела улучшаться. Наземные войска в это время проводили частные операции и требовали авиационной поддержки, которую не всегда получали. Учитывая сложившуюся обстановку, командование ВА решило перебазировать штурмовики ближе к переднему краю.

Полку выделили аэродром Зайцево, или, как его еще называли, Стеревнево. Он находился примерно в 40–50 километрах южнее Великих Лук. В командование полком уже вступил Пстыго. Как и следовало ожидать, он сразу включился в активную работу. В этот период он еще плохо знал уровень подготовки летного состава, и это сильно влияло на принятие правильного решения при постановке боевой задачи. В этом вопросе ему, конечно, помогали заместители.