Летальный исход. Год 2093 (СИ)

Не знаю, что ожидала увидеть, но оказалась удивлена и, как будто бы, даже разочарована. С гладковыбритого лица на меня смотрели глубокие, совершенно обычные серые глаза. Лицо, без малейшего намёка на эмоции украшали с полдюжины зарубцевавшихся шрамов, тонкая полоска губ плотно сомкнута, маленькие, кривые от переломов уши чуть выпирали с обритой головы. Взгляд источал мнимое спокойствие: словно жирный удав гипнотизировал тебя, готовясь схватить зубастой пастью и удушить.

 

- А ты думала я демон с голым черепом вместо лица? - ответил Энтони, словно учуяв удивление.

- Ничего я не думала. Мне все равно. Ты убийца, и как бы не выглядел, должен сидеть за решеткой! - в груди кололо.

 

Энтони разразился металлическим смехом, вроде тех НИМБовцев, что докопались до меня в доках.

 

- Многих я отправил на тот свет, но такую ерунду слышу впервые. Наверное, считаешь себя оплотом правосудия, как все эти генералы и чинуши? Важно накидываете на себя пуху, а закулисами спокойно устраиваете ад на земле.

 

Он скрипнул зубами и продолжил.

 

- Знаешь сколько мне было, когда твой папа продал меня? — семь. У меня не было семьи, я рос в детдоме, а твой папаша вместе со своими дружками решил: почему бы нам не подсластить жизнь этому парню и не отдать его на опыты?

 

Энтони положил правую ладонь на имплантат-пушку в левом предплечье, и оружие издало протяжный писк.

 

- Поначалу, когда действие анестезии спадало, тело ныло от бесконечной боли. Каждый миллиметр свежего шрама после имплантации набухал и, будто рвался на сотню частей. Но ломали нас не только физически. Сотни мальчишек и девчонок подвергали жесточайшему давлению с утра до ночи. В восемь лет мои сутки состояли на треть из стравливания с окружающими детьми, на треть из обучения беспрекословному повиновению, и на треть из сна. В пятнадцать я забыл что значит чувства. В прямом смысле: мое тело совершенно не ощущало боли, словно я каменный голем.

 

Энтони проговаривал каждое слово с особой тщательностью, словно диктор в выпуске новостей, но безучастное выражение сохранялось на протяжении всей речи.