Кульбаков, все время покусывавший соломинку и смотревший куда-то поверх головы Бати, ожил. Сплюнул комок изжеванной травинки.
— Бать, у меня вопрос родился.
Батя склонил голову к плечу, окатил Кульбакова тяжелым взглядом.
— Кульба, сразу предупреждаю, без твоих хохмочек. Или ты думаешь, что мне самому все это так нравиться, что я на пальму лезть готов?
— Ну что ты, Бать! Просто еще не родился тот замполит, который объяснит, что мы тут забыли. А это у меня единственный глупый вопрос. Остальные сугубо по делу.
Батя с трудом подавил улыбку.
Кульбаков относился к неистребимому племени наследников дела и духа поручика Ржевского, на которых стояла и стоять будет русская армия. Без них она превратится в мрачный дурдом. А с ними — балаган цвета хаки. Кульбаков был головной болью и язвой желудка всех командиров, которым выпало с ним служить. И душой кампаний, заводилой загулов и талантливым организатором нарушений дисциплины, без которых сама армейская дисциплина теряет всякий смысл.
— Слушаю внимательно, Виктор. Потому что уже предупредил.
Произнес Батя, как именовал себя Кульбаков, с ударением на последний слог.
— Тут такое дело… Надо бочку камрадам вернуть. Разреши с Юнкером на «уазике» смотаться.
— Куда?
Кульбаков кивнул на пакгаузы.
— Бать, я слово советского офицера, тьфу, блин, геолога дал, что верну.
Батя смотрел на Кульбакова, как крестьянин на пойманного конокрада, не зная, с какого бока лучше врезать.
Кульбаков и выглядел, как цыганский конокрад, весь на пружинках, с лукавой усмешечкой и наглым блеском в глазах.
— Я на этот счет я очень суеверный. Посуди сам, зачем мне лишний грех перед рейдом?
Батя неожиданно сдался.
— Одна нога здесь, другая — там. Рысью!
— Яволь, грандфатер!
Кульбаков рывком вскочил на ноги.
— Юнкер, заводи мотор. Большой, со мной!
— А его зачем?
Кульбаков от удивления замер.
— Бать, ну не потащу же я бочку на себе?
* * *
На территорию танкового полка пробрались через разрыв в «колючке».
Впереди шел с бочкой на плече Большой, Максимов с Кульбаковым чуть сзади.
— Большой, ты тише топай. Негры народ темный, но могли противопехотных тут понатыкать, как в уставе написано, — предупредил Кульбаков. — Бабахнет, полетишь в рай вперед этой бочки.
— А ты не каркай, рожа цыганская! — гулко раздалось из-под бочки.
— Под ноги, говорю, смотри, чудо природы! — оставил за собой последнее слово Кульбаков.
Большой слоном вперся между пакгаузами.
— Погоди, Юнкер, у нас тут с тобой дельце есть на пару миллионов, — воровской скороговоркой прошелестел Кульбаков.