Летать или бояться

Вместе с бортинженером они начали предполетную проверку приборов. Марс открыл защелку люка у себя над головой (ее всегда держали закрытой, чтобы крышка случайно не ударила его в лицо во время полета) и высунулся посмотреть, как двигаются элероны, закрылки и предкрылки. Самолет должен был завестись от аэродромного аккумулятора, поэтому зажигание он отключил. Инженер на земле вручную крутанул пропеллеры – по шесть оборотов лопастей каждый, по и против часовой стрелки, – начав с номера три. Процесс был нудным, рутинным и механическим, но любой недосмотр на этой стадии мог стать причиной взрыва – от закрытого радиатора внутреннего охлаждения до неправильного положения выключателя компрессора наддува. Бортинженер зафиксировал стояночные колодки и встал рядом с портативным огнетушителем в руках в ожидании запуска моторов, начиная с третьего, чтобы проверить работу гидравлического привода. При 1000 оборотах в минуту прибор показал нужные цифры: давление масла – 45–50 фунтов, вакуумный насос 4,5 дюйма, давление в аккумуляторе около 975 фунтов. Коггинс снизил мощность до одной трети, а Марс установил показатель топливной смеси на уровне «обедненная рабочая». После выруливания Марс запустил все четыре двигателя на холостом ходу, чтобы «поупражнять» винты.

Коггинс включил радио.

– Проверка внутренней связи.

– Господи Иисусе, ничего не видно дальше носа самолета. – Марс вернулся в машину, когда члены экипажа по внутренней связи подтверждали свою готовность к вылету. Как обычно, туман должен был рассеяться, только когда они поднимутся над ним.

Голос Стэкпоула:

– Бомбардир. Роджер[89]. – Он сидел внизу, подо всеми, рядом с Джонсом, радистом, который произнес:

– Радист. Чек[90].

– Роджер. Левая талия[91], – сказал Джонс.

– Роджер-доджер, старый коджер[92]. – Это был Тьюкс, сидевший напротив Смита у правого бортового пулемета.

– Верхнефюзеляжная турель. Йоргенсон на месте. – Если бы Коггинс или Марс обернулись, они могли бы увидеть ботинки Йоргенсона, упершиеся в основание турели.

– Уитроу. Шаровая турель. Все в порядке. – Бедный парень был зажат в своей собачьей конуре и спущен под фюзеляж без парашюта. Для парашюта там не было места. Чтобы надеть его, ему пришлось бы – с чьей-то помощью – вскарабкаться внутрь самолета, накинуть и закрепить стропы, и все это – теоретически – сделать, пока самолет будет камнем лететь к земле, охваченный огнем. Проще простого.

Лейтенант Джентри высунулся, как чертик из табакерки, из своего закутка и выставил большие пальцы вверх, давая добро.

– Держим хвост пистолетом, Джимми! – сказал Коггинс.

– Хвост готов, капитан, – откликнулся Бек из своего отсека, который Йоргенсон называл «задним местом».

В этот момент Коггинс как бы отжался от воображаемой тяжести штурвала. Марс удивленно приподнял брови. На лице Коггинса, как трещинка, появилась полуулыбка, и он сказал:

– Это чертово кресло слишком короткое.

Несмотря на громоздкое одеяние, тяжелое вооружение и ощущение невыспанности, стоило «Авантюристке» взмыть в небо, как у всего экипажа появилось чувство, будто они едут в лимузине. Наконец-то им довелось увидеть немного дневного света и синего неба. И даже такая малая толика вознаграждения была для них очень важна.

На высоте около тысячи метров все дружно закурили, потому что после трех тысяч метров им предстояло надеть кислородные маски. После чего они будут ощущать только запах собственного пота, пока самолет, опорожнив бомбовый отсек, не развернется и не покажет континенту свой хвост.

– На нас обрушились «Фокке-Вульфы», – рассказывал Йоргенсон. – Сто девяностые. Они были повсюду. После зенитного обстрела всегда появлялись истребители. А следующее, что я помню, это как Марс кричит по внутренней связи, что «Варгас долл» горит прямо рядом с нашим левым крылом. Я от своей турели не мог этого видеть. Зенитный снаряд взорвал кислородный баллон рядом со стариной Джонси и разнес на части его радио. У Уитроу закоротило систему обогрева в костюме, и он загорелся. Все вопили, палили все пулеметы. «Фокке-Вульфы» проносились так близко, что до них можно было доплюнуть. Тьюкс дернул страховочный шнур своего пистолета и, пытаясь прикончить одного из этих сукиных сынов, случайно отстрелил наш правый стабилизатор, после чего мы начали трястись, как старая шлюха. И именно в тот момент я в первый раз увидел ее.

– Птицу войны, – догадался я.

Кейти вовремя налила нам свежего кофе. Старшей сестре Йоргенсона тоже было за восемьдесят. Последняя миссис Йоргенсон умерла лет за десять до того.

– Поначалу я подумал, что это один из их пикирующих бомбардировщиков, – сказал Йоргенсон. – Они, когда ныряли, издавали такой же зловещий вой. Потом обратил внимание, что она хлопает крыльями, и подумал: это не самолет. Она была почти такого же размера, как истребитель. С крыльями, как у летучей мыши, и остроносой мордой. Глаза оловянные. – Он прокашлялся. – Ты теперь, должно быть, думаешь: этот старый дурак с катушек слетел, так ведь? – Его брови-перья осуждающе изогнулись.