Летать или бояться

– Нет, сэр. Мне никогда не удавалось разговорить отца насчет войны, но некоторые другие члены экипажа «Авантюристки» – а у меня годы ушли на то, чтобы их найти, – кое-что рассказали. Так что я и не такое еще слышал.

Судя по всему, Йоргенсон внутренне принял какое-то важное решение.

– Ладно, тогда пока Кейти возится на кухне или смотрит свое мыло, или как там еще она убивает свое свободное время…

Из глубины дома не последовало никаких протестов, поэтому Йоргенсон, довольный тем, что можно говорить конфиденциально, продолжил:

– Я подумал тогда то же самое, что, наверное, ты подумал сейчас: что это галлюцинация. Но я действительно видел, как это огромное невероятное существо летело прямо на меня, выпустив когти. Следующее, что я помню, это что весь плексиглас у меня над головой исчез, и я лежу на полу кабины с пробитой головой. До сих пор шрам сохранился. – Он отвел назад волосы, чтобы показать зигзагообразный белый рубец, тянувшийся от левой брови куда-то к макушке. Он напоминал след от ножевой раны. – Черт, я чуть не потерял глаз. К тому времени, когда мы вернулись на базу, я был в шоковом состоянии от потери крови. Почти не помню, как меня увезли. Позже мне сказали, что подфюзеляжную турель сорвало, когда мы шли на посадку, вместе с Уитроу, тем новым парнем.

– Всю турель оторвало от самолета?

– Ага… Просто артиллерийским снарядом или пулеметом это было бы трудно сделать. К тому же мы все почувствовали бы прямое попадание зенитного снаряда. Фрицы использовали стодвадцативосьмимиллиметровые снаряды, если бы такой попал в Уитроу, мы бы знали, потому что уже горело бы полсамолета. Мы несли больше трех тонн зажигательных средств, и крылья были под завязку залиты высокооктановым керосином.

– Вы думаете, что…

Он перебил меня:

– Я не думаю. Я подозреваю. Кое-что знаю. Так вот, я подозреваю, что случилось с беднягой Уитроу. А что я думаю, я тебе скажу: я думаю, что такая сокрушительная война не кончается только потому, что кто-то с кем-то обменялся рукопожатиями и подписал какие-то документы.

– Или с помощью ядерной бомбы превратил два города в пар с японским ароматом. – Я сам не ожидал, что это прозвучит так резко, но Йоргенсон невозмутимо продолжил, то ли проигнорировав мое замечание, то ли из вежливости.

– Ты только подумай: весь мир охвачен войной. Она продолжается годы. Приходит очередной день рождения, очередное Рождество, а война все еще тут, с нами. Потом мы все вдруг становимся жутко цивилизованными и соглашаемся притвориться, будто никакой войны нет. Иногда я думаю… иногда… – Он замолчал.

Чего он кипятится? Я – всего лишь случайный знакомый, зеленый юнец, отпрыск одного из старых товарищей по экипажу, Джимми Бека, который умер пять лет назад и который ни разу не прислал ему даже поздравительной открытки.

– Речь не о героях и славе, – сказал он, меняя направление атаки. – Когда ты там, в воздухе, когда все вокруг стреляют, когда парни истекают кровью и истошно орут, когда взрывы следуют один за другим, речь идет лишь о том, чтобы спасти свою шкуру. Просто о выживании. Если ты веришь в Бога, то непрерывно молишься про себя: «Господи, не дай мне умереть во время этого вылета». Если ты веришь в свой счастливый талисман, ты постоянно прикасаешься к нему. У Стэкпоула была тряпичная кукла, которая надевается на руку, – в солдатской форме, ему жена сшила, – и мы все считали этого солдатика членом своей команды, предназначенным охранять нас во время выполнения задания. У Джентри был медальон с изображением святого Христофора. Уитроу носил при себе кроличью лапку, хотя удачи она не принесла ни ему, ни кролику. А у твоего папы был такой ритуал. Прежде чем проверить свой пулемет, он вынимал из ленты первую пулю, писал на ней дату и клал пулю в нагрудный карман, возле сердца.

Пули для ствола пятидесятого калибра были длиной больше пятнадцати сантиметров и весом с банковскую упаковку четвертаков. Мой отец участвовал минимум в восьми успешных полетах над вражеской территорией. Интересно, что сталось с его коллекцией пуль?

– У всех у нас есть такие причуды, – сказал я, хотя отцовская причуда была мне в новинку. – Не нужно участвовать в боях, чтобы верить в подобные ритуалы и амулеты. Какой от них вред?

– Ты упускаешь главное. – Йоргенсон пренебрежительно махнул рукой.

Мне казалось, что я – персонаж какого-то большого полотна, висящего прямо у меня за спиной, часть панорамы, которую видит он, но которая скрыта от меня. Он смотрел на нее в этот самый момент.

– Это ощущение, ощущение боя, оно возвращается, – сказал он. – Каждый день. Сначала по чуть-чуть. Но с каждым днем все больше. Это не картинки-воспоминания, не нервная дрожь. Я не слабоумный, черт возьми. Это так же реально и четко, как пробор у тебя в волосах. А сейчас я скажу тебе то, во что безоговорочно верю. Если ты расскажешь об этом кому-нибудь еще, я заявлю, что ты врешь, но тебе я расскажу это из уважения к твоему отцу.