Летчик. Фронтовая «Ведьма» (СИ)

Я машу рукой и вновь трогаю струны. Кстати, спасали нас даже задействовав танки, с которыми потом по-быстрому смотались. Разбередили, конечно, вражеское гнездо, но нас вытащили. Решаю спеть песню, которую в моём времени исполнял Александр Маршал, но на ходу пытаюсь переделать текст. Парни смотрят на меня непонимающе, но не мешают.

— Сочиню вам одну песню, она про нас, — говорю почти пьяным голосом.

Петь такую песню лучше мужчине, но поём тем, что имеем. Надо сказать, что вру немного, про то, что сочинил. Текст-то пришлось немного изменить. Ритм на гитаре не сложный — армейский.

Ну вот и всё, остались мы — я и Егорка с Костромы
В живых в окопе, а не в кустах акаций
Есть пулемёт, есть автомат, да ещё парочка гранат
А где-то далеко комбат хрипит у рации.

Комбат там в рацию кричит: «Всем действовать по плану 'Щит!»,

А нам с Егором всё равно — что щит, что меч…
Начался бой, а не потоп, идёт атака на окоп,
Нем не до планов, нам бы головы сберечь.

Ритм гитары и слова песни притягивают бойцов, краем зрения замечаю, что кто-то ещё заходит в избу, но не отображаю кто.

Горячих взрывов чёрный дым, орём: «Осназ непобедим!».
Хоть чёрным стали лица и Егоров лоб,
Но у него есть пулемёт, мы спуску гадам не дадим,
Всех, кто войдёт сюда загоним в гроб.

Считаю я сквозь дым и тьму — примерно сорок к одному,

А это — пуля или плен, одно из двух,
И все мы поняли — хана, но тут очнулся старшина,
И матом поднял наш почти упавший дух.

Я слышу, он орёт сквозь дым: 'Ща рукопашную дадим,

Ядрёна сила, чтоб твою, державы мать…'
В окоп проходу для вас нет — держите пропуск на тот свет,
Для всех скотов, что в плен хотят нас взять.

В избе, где я сейчас пою замерли все без исключения, только звук старенькой гитары и мой срывающийся на хрип голос.

Потом всё было, как во сне: пришли ребята на броне,
Кругом свои, и наша кончилась война,
А мы сидим, как дураки — спина к спине, в руках — штыки,
А взрывов нет, звенит лишь тишина.

И что-то говорит комбат, а мы смеёмся невпопад,

И матерится, как сапожник старшина,
Мы были здесь, и не сдались, но пятерых не дождались,
Кого-то — мать, кого-то — дочь, кого — жена.

Я до Берлина доберусь, об этом твёрдо я клянусь,

Сам точно верю, буду цел и невредим,
И у Рейхстага на стене, я напишу, не трудно мне,
Я напишу: «Осназ непобедим!».

И у Рейхстага на стене, напишу, не трудно мне,

Я напишу: «Осназ непобедим!».

Я ударил последний раз по струнам, взял полную стопку со стола, и залпом выпил. Наконец-то адреналин вышел, сейчас наступит апатия и слабость, да плюс водка. Я повалился, моё сознание проваливалось в пьяную яму. Почти ничего не «одупляя», заметил, как меня подхватил «Кречет», чтобы я не упал на пол. Диверсант понёс меня к лежанке в избе. Где-то в голове мелькнуло «какой сильный и симпатичный». Чёрт! Думаю, это всё-таки Женино сознание, а не моё. Последнее что помню, мелькнувшую мысль, что Женькино сознание всегда рядом, но не проявляет себя.

На крыльце стояли диверсанты и офицеры стрелкового полка, они курили. Вышли, чтобы не задымлять комнату, где спала девушка лётчик.

— Ей бы артисткой быть. Вон какая красивая, а она с нами в окопе немцев и румын резала, — тихо произнёс «Кречет».

— И как резала, сама кровью умылась и всех врагов умыла, а у самой ни царапины, — подхватил «Токарь».

— Наша «Ведьма» такая, она и в небе фрицев бьёт, что только пух летит, — произнёс лейтенант.

— Я летом слышал про отважную девушку лётчика-истребителя. В июле на вашем фронте были. Но не думал, что доведётся повстречаться. А песню как сочинила! На ходу и всё про нас в точности, — высказался «Пуля».