Читаем Летчик испытатель полностью

По окончании летной школы высшего пилотажа и Келли я был назначен на Селфриджский аэродром. В Селфридже находился первый отряд истребителей воздушного корпуса армии. Каждое утро в 8.15 офицеры собирались у начальника отряда. Между нами распределялись обязанности. Затем мы около часу летали в строю, производя тактические упражнения. После полетов мы снова собирались у начальника для обмена мнениями. Этим заканчивалась официальная программа летного дня, и мы расходились для выполнения своих «земных» обязанностей. Скоро выяснилось, что я быстро справляюсь с ними и у меня остается масса времени для самостоятельных полетов. Я до смерти надоедал дежурному офицеру, выспрашивая у него самолеты. Обычно он давал мне машину. Я поднимался один и, ради собственного удовольствия, упражнялся в самых разнообразных фигурах. Это не входило в мои обязанности. Это было чистейшее излишество.

Однажды я бесцельно делал круги на «Хавке». Мне пришло в голову подняться на «Хавке» как можно выше, просто так, неизвестно зачем.

Я дал газ и начал подниматься. Первые несколько тысяч футов я набрал быстро. Но чем выше я летел, тем медленнее поднимался. На двадцати тысячах футов итти вверх было уже трудно. Воздух стал гораздо реже. Мощность мотора сильно упала. Я почувствовал влияние высоты. Дышать было трудно. При вдохе мне не хватало воздуха. Я дышал часто. Сердце билось быстрее. Я был слезно оглушен. Дело происходило летом, но мне было очень холодно.

Я взглянул вверх, на небо. Оно имело глубокий синий цвет. Такого синего неба я еще никогда не сидел. Я посмотрел вниз, на землю. Селфриджский аэродром казался сверху совсем крошечным. Маленький городок Маунт Клеменс приблизился вплотную к аэродрому. Озеро Сент-Клер выглядело как небольшой пруд. Детройт, казалось, лежал почти подо мной, хотя я знал, что он находится примерно в двадцати милях от Селфриджского аэродрома. Я различал внизу множество мичиганских городков, лежащих к северу и северо-западу от Селфриджа. Все подо мной, казалось, сдвинулось теснее. Земля внизу застыла в неподвижности. Я словно повис среди огромного пространства. Мой альтиметр показывал двадцать три тысячи футов.

Я был оглушен. Чувства мои притупились. Я плохо владел своими движениями. Кроме того, мне было холодно.

Прибор показал двадцать четыре тысячи пятьсот футов. Я толкнул ручку от себя и пошел вниз.

Я очень быстро терял высоту, сначала с очень большой легкостью. Затем спуск пошел все более нормально. В моих ушах сильно шумело, хотя я опускался достаточно медленно, чтобы постепенно приспособиться к меняющемуся атмосферному давлению.

На земле было жарко и душно.

Вечером за обедом я встретил нашего врача.

— Сегодня я поднялся на «Хавке» до двадцати четырех тысяч пятисот футов, — заявил я ему с гордостью. — А действительно, забавное ощущение наверху без кислорода.

— Без кислорода? — переспросил он.

Я кивнул головой.

— Вы с ума сошли, — оказал он. — Нельзя подняться на такую высоту без кислорода. Средний предел для летчика приблизительно от пятнадцати до восемнадцати тысяч футов. Вы молоды и в хорошей форме. Может быть, вы дошли до двадцати. Вам показалось, что вы были выше.

— Нет, это мне не показалось, — ответил я, — я действительно поднялся на такую высоту.

— Вам было не по себе и все это вам померещилось, — сказал он, и добавил: — Не шутите с такими вещами. Без кислорода на большой высоте вы легко можете потерять сознание. Прежде, чем вы придете в себя, вы можете очень долго падать. Так недолго сломать себе шею…

Воздушное сражение

Я летел в школьном отряде истребителей, SE-5. Другой школьный отряд истребителей МВ-3А летел на несколько тысяч футов выше.

Отряд над нами был нападающей стороной. Наш отряд представлял оборону. Мы разыгрывали сражение. Аэродром Келли и школа высшего пилотажа лежали под нами.

Приходилось следить за лидером, за другими машинами отряда и за вражескими самолетами.

Я видел, что отряд противника, находившийся сзади и выше нас, приготовился к атаке и устремился вниз к нам.

Я взглянул на самолет лидера. Он сигнализировал резкий поворот налево. Все самолеты нашего отряда тоже сделали резкий вираж налево. Атакующий отряд прошел над нашими хвостами и пролетел вправо.

Затем я увидел, как атакующий отряд повернул налево и стал снижаться для боковой атаки.

Я взглянул на лидера. Он сигнализировал поворот направо, и вся эскадрилья повернула за ним. Мы шли навстречу атаке другого отряда.

В тот момент, когда я выровнялся после поворота, мой самолет резко накренился, и мне на мгновенье показалось, что что-то промелькнуло у меня над головой. Я не мог понять, что произошло. Лидер сигнализировал новый поворот. Я следовал за ним в нескольких поворотах, быстро сменявших друг друга. Мы увертывались от вражеского отряда. Я все еще пытался сообразить, что произошло в тот момент, когда мой самолет накренился.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное