Летчик испытатель

В те дни, когда я инструктировал летчиков и читал социалистические книги, я еще обладал тем, что по наивности и неведенью называл «моральными устоями». Это было пережитком религиозного воспитания Итак, я решил, что единственным для меня моральным выходом будет уход из армии. В этом моем решении наряду с моральными принципами играли роль и некоторые практические соображения. Одним из них был тот факт, что за плечами у меня было теперь четыре года тренировки. К тому же полет Линдберга в Париж и шум, созданный вокруг его имени послужили толчком для развития авиации; существовал вольный рынок, на котором я мог продать свое искусство летать по значительно более высокой цене, чем та, которую мне платили в армии.

Я отказался от своей службы в апреле 1928 года и поступил инспектором по аэропланам и моторам во вновь основанный воздухоплавательный отдел министерства торговли. В короткий срок я вошел в курс моих новых обязанностей, а затем был назначен пилотировать самолет министра торговли Мак Крекена при его большом перелете по стране. После этого мне было поручено заведование городским районом, и постоянным моим местопребыванием сделался Рузвельтовский аэродром.

Я нашел эту должность мало подходящей. У меня не было помощника, а я был так завален работой, что едва ли справился бы с ней и при наличии двух помощников. Кроме того, слишком много приходилось заниматься канцелярщиной и слишком мало летать. Поэтому, через шесть месяцев, получив прибавку к жалованью и похвальный отзыв, я ушел из министерства торговли и стал работать в летном отделе компании Кертис. Я нашел эту работу гораздо более подходящей, так как она заключалась почти исключительно в полетах.

Моя работа вскоре привлекла внимание дирекции компании. Мне предложили место главного летчика-испытателя, на которое я и зачислился в ноябре 1928 года.

Я работал у этой компании шесть месяцев, главным образом на военных самолетах. Когда я собрался уходить на лучшую работу, меня просили остаться.

Затем почти год я был вице-президентом небольшой авиационной компании. Дела компании шли неважно. Кризис был в полном разгаре. Я был не согласен с политикой, проводимой компанией, и в начале 1930 года ушел из нее.

После моего ухода с поста вице-президента авиационной компании я работал частным летчиком у богачей — владельцев самолетов. От одной работы до другой у меня бывали большие периоды безработицы.

С тех пор как я оставил армию, я продолжал читать и думать о социальных проблемах. В Нью-Йорке я заинтересовался радикальной печатью. Начал читать Уолтера Дюранти[2] в «Таймсе». Читал книги о России. Я противился идее коммунизма, но, шаг за шагом (я упорно не сдавался!), ясная логика коммунизма сломала мое внутреннее сопротивление. Я вынужден был сознаться самому себе в том, что только большевики обладают полным и верным ответом на загадки мира, в котором я живу.

Я стал считать себя коммунистом. Мои буржуазные друзья, — а они были у меня и в самых привилегированных кругах и среди мелкоты, — думали, что я свихнулся. Я, с своей стороны, считал, что они не правы, и спорил до хрипоты, стараясь убедить их. Я стал настоящим салонным «розовым». Прошло несколько лет, прежде чем я понял, как бесплодны и смешны мои попытки пропагандировать коммунизм среди буржуазии. На это потребовалось много времени, потому что я недооценивал классовой основы своих убеждений. Благодаря особым обстоятельствам я был оторван от своего класса и общался с людьми чуждого класса. Пролетарий по рождению и воспитанию, я был среди них, как рыба без воды, но долгое время не понимал этого. Но по мере того, как я стал понимать это, передо мной снова становился вопрос: что делать?

Я долго размышлял на эту тему. Я уже отрешился от романтического взгляда, что мне надо ехать в Россию, — возможность, которая меня очень привлекала. Я чувствовал, что это будет своего рода бегством. Мне пришла в голову мысль — вступить в партию, но я не знал, как это сделать, не знал, примут ли меня. Кроме того, я не очень ясно представлял себе, какую именно пользу я мог бы принести партии. Между тем, я уже женился, начал обзаводиться потомством и был довольно сильно поглощен устройством своих личных дел.

В конце концов, я пришел к выводу, что вместо того, чтобы ехать в Россию, я мог бы сделать что-нибудь для революционного движения там, где находился, то есть в авиации. Но что именно, я не знал. Я подумал, что в партии, несомненно, есть люди, которые это знают. Если вы хотите построить дом — идите к архитектору. Если хотите построить самолет — обратитесь к авиа-конструктору. Если хотите создать революционную организацию — идите к революционному вождю. Из «Дейли уоркер»[3] я узнал адрес комитета и отправился туда.

Когда я пришел туда, я почувствовал себя несколько смешным и смущенным. Мне показалось, что мне не доверяют. Это обеспокоило меня, правда, не настолько, чтобы остановить, так как я был искренен, — но это меня озадачило.