Летчики

Ему сейчас было решительно все равно: лететь или нет. Предстоящий полет не радовал, как раньше. Он чувствовал страшную усталость и даже подумал о том, как бы было хорошо не лететь вовсе. Но разве можно было отказаться? Кто поверит, что он, опытный летчик, который сотни часов провел в воздухе, сейчас физически не готов к вылету. Шиханский бы брезгливо пожевал губами и, пожалуй, подумал, что он попросту струсил.

— Я готов, — повторил Мочалов.

— Чудесно, подполковник, чудесно, — заторопился Северцев, — прошу в машину. Мы все уточним и проверим перед вылетом.

…На стоянке Мочалов принял рапорт от техника Рубцова, выслушал замечания инженера полка Скоробогатова и последние указания Северцева. Стоя на плоскости истребителя, генерал тыкал пальцем в чашечки приборов и пояснял, когда какому показанию надо безоговорочно следовать на той неизведанной высоте. Потом он дружески пожал Сергею руку и сошел на землю, а Мочалов с глухим щелчком закрыл фонарь. Шли минуты, последние минуты до взлета, но сейчас они казались Сергею нестерпимо медленными. Наконец он услышал в наушниках голос Ефимкова, руководившего полетами.

— «Синус», — окликнул Кузьма, — разрешаю выруливать.

Двигатель свистел, работая на малом газу. Сергей, притормаживая, стал рулить к старту.

Десятки техников и несколько находившихся на земле летчиков провожали его напряженными взглядами. Истребитель подпрыгивал, а Мочалов зорко смотрел вперед, стараясь отогнать навязчивые, некстати пробивавшиеся мысли.

— Разрешите взлет? — запросил он через минуту, привычно осматривая впереди себя бетонку, убеждаясь, что на ней нет никаких посторонних предметов. Стартовый командный пункт был теперь слева, и Сергей увидел, как над разрисованной клетками стеной взметнулась вверх зеленая ракета. Это Кузьма решил отсалютовать другу, провожая его в трудный полет.

Забурлило в наушниках, и голос Ефимкова произнес:

— «Синус», взлет разрешаю.

Мочалов снял тормоза. С гулом устремился вперед истребитель с нарисованной на фюзеляже тонкой красной стрелой. Стало тихо за плексигласом кабины, и земля плавно и быстро начала отдаляться. Сергей повел машину с той рассчитанной еще на земле скоростью, с которой выгоднее всего было набирать высоту. Стрелка высотомера отсчитывала метры сотню за сотней. Турбина уносила машину в небо без рывков и подбалтываний, так что подъем был мало ощутим. «Эх, Нина», — с тоской думал Сергей. Промелькнуло сбоку легкое зыбкое розоватое облачко, и опять бескрайняя голубизна повисла над кабиной. Сергей впервые радировал на землю:

— «Родина», я — «Синус». Крыша сто. Продолжаю набор.

Когда стрелка высотомера показала шесть тысяч, он проверил курс. Самолет уже был на высоте восьми тысяч. В кислородной маске дышалось легко и свободно. Небольшая изморозь покрыла кромки плоскостей и тонкую, устремленную вперед трубку Пито. Термометр показывал минус сорок четыре градуса, но в герметически закрытой кабине даже в легком летнем комбинезоне было не холодно.

— «Синус», я — «Родина», передайте, где находитесь, — донеслось с земли. Это уже спрашивал не Ефимков, а сам Северцев.

— Крыша двести, — радировал Сергей, и цепким взглядом окинул доску приборов. Все было в порядке. Стрелки жили под стеклом своей правильной, сосредоточенной жизнью. Тонкий убаюкивающий свист двигателя непрерывно слышался за кабиной. Пронизывая невесомое пространство тупым носом, мчалась ввысь «стрела». Стрелка термометра заколебалась и стала быстро падать. Уменьшилась изморозь на отведенных назад крыльях. Теперь самолет Сергея находился в том далеком от земли пространстве, в котором небо почти всегда бывает свободным от облаков, и которое именуется стратосферой. Температура достигла минус пятидесяти. Прибор показывал огромную высоту. Это был рубеж, выше которого еще не поднимался ни один из летчиков полка. На этом рубеже обычно кончались поиски «воздушного противника» и полеты на его перехват. Достигнув этой высоты, самые опытные летчики начинали снижение. Сегодня Мочалову предстояло перешагнуть этот рубеж, и перешагнуть сразу на километр с лишним.

— «Синус», где находитесь? — окликнул с земли генерал Северцев, и оттого, что его голос прозвучал отчетливо, будто старик был рядом, Мочалову стало спокойнее. Он не ощутил неуверенности, когда машина перешагнула еще вчера запретную высоту и стала подниматься выше.

— Я — «Синус», я — «Синус», — повторил он, — прошел крышу триста, прошел крышу триста. Пр-рием! — и этим самым нажимом на «р» в слове «прием» он подбадривал себя точно таким же образом, как и десятки летчиков в грозные минуты боя, или в трудные минуты борьбы со стихией, или просто в тех случаях, когда они хотели вселить уверенность в себя и своих подчиненных.

— «Синус», слушайте меня внимательно, — передал Северцев, — через каждые пятьсот метров делайте площадки, пробуйте крены и скорость. Все замечайте.