Летчики

— Вот и я пришел к вам на эту самую тему побеседовать, об аэродинамике больших скоростей… Только на больших высотах, на высотах предстоящего испытания.

Северцев подошел к Мочалову, взял лист бумаги и набросал чертеж. Тонкое перо провело три параллельные линии.

— Вот, глядите, — медленно заговорил Северцев, и Мочалов понял, что это начался тот серьезный разговор с ним, командиром полка, без которого нельзя будет выпустить в трудный испытательный полет ни одного летчика. — Здесь, до первой линии высота от ноля до двенадцати тысяч метров. Как себя ведет истребитель на этой высоте, у вас в полку прекрасно знает каждый летчик. Далее следует слой высоты от двенадцати и выше тысяч метров. Тут тоже все известно, сплошные проторенные пути. А вот здесь, — тонкое перо авторучки написало новую, более крупную цифру, — здесь вы пока не знаете, как поведет себя самолет. И я пока в достаточной степени не знаю, — снизив голос до шепота, продолжал конструктор, — то есть, я знаю все, что относится к области теории, но, к сожалению, теория полета на такой высоте практикой пока мало подтверждена. А нам нужна эта высота… Теперь слушайте, с какими особенностями, по опыту заводских испытаний, придется столкнуться летчику на этой высоте. Самым опасным и тяжелым становится инертность самолета. Вот посмотрите, — Северцев взял со стола деревянный макет истребителя и зажал его в большом кулаке, — что происходит в полете на такой высоте?

Конструктор говорил медленно и подробно, повторял самые главные выводы по два и по три раза, совсем как при чтении лекции, и, переходя на «ты», строго спрашивал Мочалова: — Понимаешь? Пойдем теперь дальше.

Сергей представлял, каким ответственным и опасным будет этот полет, какого напряжения потребует от летчика, пилотирующего машину, с какими неожиданностями может его столкнуть.

— У вас, у летчиков-истребителей, есть две неизменные единицы измерения в тактике, — басовито говорил генерал, — высота и скорость. Чем крупнее цифры, которые их выражают, тем лучше. Если враг задумает когда-нибудь направить на один из наших советских городов самолет с атомной бомбой, вполне понятно, что тот пойдет на самой большой высоте, какую только в состоянии достичь. А чтобы его перехватить, мы должны летать еще выше. Элементарный закон. Я еще раз подчеркиваю — первые полеты на такой высоте будут сложными. Идешь на ощупь, задумываешься над каждой эволюцией. Нужно, чтобы летчик, которого ты пошлешь на испытания, не знал всех этих колебаний. Мы же с тобой должны их знать, командир полка. Да, только мы!

Мочалов встал и вытянул руки по швам.

— Разрешите доложить, товарищ генерал, — произнес он, — летчик, которому придется первым в полку испытывать на этой высоте машину, их знает.

Северцев отбросил деревянный макет самолета:

— Сам хочешь лететь?

— Сам, — сдержанно улыбаясь, подтвердил Сергей, — чего же в этом удивительного?

Высокий лоб старого конструктора взбороздили складки. Расстегнув пиджак, он прошелся по кабинету и, остановившись напротив командира полка, смерил его испытующим взглядом.

— Значит, хочется лететь, Сергей Степанович?

Он говорил это очень мягко, голос прозвучал тепло, но выпуклые глаза оставались пытливыми. Мочалов тронул прядку волос, отбрасывая ее со лба назад. Блеснули его крепкие зубы, и лицо сразу помолодело, засветилось лукавством.

— Хочется, Сергей Лукич… и не только мне. Любому нашему летчику хотелось бы в этот полет. Но испытывать нужно мне. Сами посудите. В пехоте командир полка почти никогда не идет впереди наступающей цепи. А у нас — авиация, и командир всегда ведет группу в бой.

— Что верно, то верно. — Северцев вновь зашагал по кабинету, запрокинув голову, посмотрел на репродукцию шишкинских «мишек», потом остановился у раскрытого окна, за которым пестрела звездами ночь и едва-едва угадывались при лунном освещении очертания гор. — А если… — он помолчал, голос стал тверже, требовательнее, — если с машиной что-нибудь случится?

— Так я же летчик, — с подчеркнутой наивностью развел руками Мочалов.

— Да, но не летчик-испытатель!

— А ручкой истребителя работать одинаково, — отмахнулся Сергей, — все равно.

— Далеко не все равно, Сергей Степанович. — Быстрыми шагами Северцев приблизился к нему. — Нет, нет. Летчик из строевого полка и летчик-испытатель далеко не одно и то же! Здесь вы поднимаетесь в небо на серийной, тысячу раз проверенной машине, а там каждый полет совершаете словно впервые. Вам приходилось когда-либо коня необъезженного под собой чувствовать? Нет? Жаль! Вы бы могли тогда сделать сравнение. Вы знаете, что летчик-испытатель несет двойную нервную нагрузку. Да что там двойную, порой трехкратную и четырехкратную.

— Я и к десятикратной готов, — упрямо сказал Сергей.

— Рисуетесь, — проворчал Северцев и провел ладонью по жестким седым волосам, — вы мне, может, еще скажете, что совершенно не волнуетесь перед таким полетом.

— Нет, — покачал головой Сергей, — этого не скажу. Без волнения не обойтись. Но волнение волнением, а в полете я уверен, Сергей Лукич.

II