Летчики

— Вовремя, Мария Андреевна, мы уже изрядно проголодались. — Зернов скосил глаза на майора. — Познакомьтесь, майор, с моей женой. Она преподаватель истории в педагогическом институте. Это, Маша, майор Мочалов, о котором я тебе рассказывал. Правда, похож на нашего Васю?

Мария Андреевна горестно покачала головой, здороваясь с Сергеем. Рука у нее была маленькая, холодная. Она рассматривала Мочалова пристальным взглядом человека, привыкшего обращаться со многими людьми и умеющего составлять о них мнение при первом знакомстве.

— Это верно, — сказала она печально. — Вы не видели нашего Васю на снимке? Я покажу.

Она принесла из другой комнаты фотографию в простенькой коричневой рамке. На Сергея Степановича приветливо взглянули широко раскрытые глаза улыбающегося юноши. Такой же, как у Мочалова, разлет густых бровей, такой же мягкий очерк губ, чуть заостренный нос и чуб, выпущенный из-под летного шлема.

— Очень мы похожи, — ощущая неловкость оттого, что не находит нужных слов, сказал Мочалов.

— Вася ростом был, может, повыше, — продолжала Мария Андреевна. — Но немножко. — Она подавила тяжелый вздох. — Погиб в двадцать два года. И пережито горе, а как вспомнишь… — она не договорила.

Сергею Степановичу показалось, что женщина вот-вот заплачет. Зернов поморщился:

— Не надо, Маша. Веди нас лучше в столовую.

Мочалов сделал было попытку отказаться от обеда, но генерал недовольно перебил:

— Если начальство приглашает к столу, подчиненному отказываться не положено. Армейский этикет. — В его голосе прозвучала напускная строгость. Сильной рукой он подтолкнул гостя к двери в смежную комнату.

В столовой было очень светло от двух больших окон, выходивших на солнечную сторону, и жарко от батарей парового отопления. Солнце поблескивало на посуде. Пока Мария Андреевна наполняла тарелки, генерал рассказывал Сергею, что его жена готовит сейчас диссертацию на докторскую степень и очень часто уезжает в командировки.

— Бывает, что я неделями в одиночестве, Мочалов. А без нее квартира пуста. Плохо, если жена не домоседка. Учтите это.

— Учел бы, да поздно, — улыбнулся Сергей, — у меня Нина геолог.

— Во-от что-о! — протянул генерал. — Ну тогда вам мои сетования скоро станут понятными. Вот кончит она институт и умчится на месяц-два от вас куда-нибудь в степи с экспедицией, тогда мои стариковские жалобы вспомните.

Обед проходил весело. Зернов рассказал много интересного об Энске, о людях части.

— Командир части там хороший, — медленно говорил Зернов, — и как летчик и как методист. Помните, в пословице говорится: «И швец, и жнец, и на дуде игрец». А молодая смена растет какая! Есть там лейтенант Спицын. Такой славный юноша, почти мальчуган по виду. Рост у него маленький, так приходилось на самолете старого типа в кабине сиденье для него выше делать.

— Нечего сказать, летчик, — улыбнулась Мария Андреевна. — Можно подумать, вы его к себе прямо из детского сада взяли.

— Не суди поверхностно, — возразил Зернов. — Ты бы его в воздухе посмотрела. Машину и голубое небо парнишка любит страстно. Разбуди ночью и скажи: «Спицын, в воздух!» — через пять минут будет в кабине. А как он уважает ветеранов, тех, кто воевал! На капитана Ефимкова как на чудотворную икону смотрит. Из такого выйдет истребитель, смелый, настоящий.

После обеда еще некоторое время беседовали за столом. Когда Мочалов посмотрел на часы, было около четырех.

— Мне бы не опоздать вылететь до наступления темноты, — обратился Мочалов к генералу.

— Не смею больше задерживать, — согласился Зернов, поднимаясь. — Тем более, что завтра у вас ответственный день — предстоит принимать эскадрилью.

Генерал протянул Сергею широкую твердую руку.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Эска-дрилья, смирно!

Команда подается протяжно, почти нараспев, но последний слог капитан Ефимков выговаривает быстро и резко, «…ррно!» — раздается отголосок за каменным зданием штаба.

Чеканя шаг, Ефимков подходит к Мочалову.

— Товарищ майор! По вашему приказанию личный состав эскадрильи собран!

Кузьма Петрович рапортует с необычной приподнятостью. На утренние построения эскадрильи Ефимков никогда не являлся таким торжественным, как сегодня. Дома он долго натирал мелом пуговицы шинели, прикалывал на погоны новые звездочки, надраивал пряжку.

— И откуда такая ретивость? — улыбнулась Галина Сергеевна.

Кузьма только головой встряхнул.

— Не отвлекай, Галю. Мне сегодня положено на уровне быть. — Натягивая на правую ногу тесноватый сапог, Кузьма Петрович неожиданно задумался: — Вот и отдаю эскадрилью под командование другого, — произнес он с неожиданной грустью, — вот и не стал комэском. Не дорос! Академию не прошел! — Кузьма Петрович закряхтел и рывком поднял голенище сапога. Галина Сергеевна складывала в это время в портфель ученические тетради. Она пристально посмотрела на мужа и, ничего не сказав, вздохнула. Кузьма встал, подошел к ней.

— Не надо грустить, — сказал он мягко, — ведь не кого-нибудь к нам комэском назначили, а Сережу. Тут нельзя давать отдушину самолюбию.

Галина взъерошила его короткие волосы, улыбнулась.