Летчики

— Но ведь всего три минуты! — подал голос Спицын.

Мочалов метнул в его сторону недовольный взгляд.

— Командира перебивать не положено, — сухо заметил он.

— Слушаюсь, — привстал лейтенант, не опуская упрямых карих глаз под встречным взглядом Сергея. Майор вспомнил: в сегодняшнем полете Спицын шел рядом с Цыганковым и не отрывался от него во время разворотов и пикирования ни на метр. Лейтенант, что называется, играл машиной. Горячность летчика Мочалову тоже понравилась. Чем-то она напомнила ему собственную юность, первые годы службы в авиации. Майор заговорил мягче:

— Вы, лейтенант, вероятно, полагаете, что трехминутное опоздание с появлением над целью — мелочь? — Мочалов на минуту задумался. В памяти всплыло бурое поле фронтового аэродрома под Ржевом, сухие осенние листья на рулежных дорожках, и Сергей почувствовал — нет, не может он сейчас не рассказать об этом. — Вы жестоко ошибаетесь, лейтенант Спицын, — строго произнес он. — Три минуты в авиации не мелочь. Вспомните, какое расстояние проходит ваш самолет за три минуты? В бою три минуты могут решить успех. В сорок втором году из-за того, что прикрывающие нас истребители опоздали на четыре-пять минут, я потерял своего любимого командира капитана Голубева. Каким это было для всего истребительного полка суровым уроком!.. Летал я в ту пору на «Ильюшине». Нам, штурмовикам, поручили взорвать крупный склад за линией фронта. С истребителями прикрытия мы должны были встретиться при подходе к переднему краю, они взлетали с другого аэродрома. По неизвестным причинам истребители опоздали, и не намного, на четыре или пять минут. Возможно, и у них, как сегодня у Цыганкова, кто-то из ведомых задержался на выруливании, или не пристроился вовремя, всяко могло случиться. Мы появились над целью вдвоем с командиром, и были атакованы шестью «мессершмиттами». Им удалось сбить моего командира… — Мочалов машинально взял в руки белый мелок, лежавший на столике руководителя занятий, крепко сжал его между пальцами. — Хороший был у меня командир, товарищи офицеры. Душа-человек! У него песня была любимая: «Раскинулось море широко». Ох, и здорово ее пел! Весь полк заслушивался. Первые шесть раз водил он меня, неопытного, необстрелянного, в бой. Бывало, в небе от зениток туча: и «эрликоны» бьют и крупнокалиберные, а капитан Голубев по радио подбадривает в самую, казалось, для тебя тяжелую минуту: «Иди с маневром, ни черта не возьмет!» или: «Отверни вправо, слева зенитные разрывы, а не бенгальские огни». Красивый был капитан Голубев, белокурый, стройный. Жена у него осталась в Омске. Как он ее любил! Ни на одну медсестру не заглядывался. Если в бой летел, — в планшете с одной стороны карта, с другой фотография Лены… Так и погиб с этой планшеткой из-за четырехминутного опоздания истребителей. Крикнул мне по радио: «Идем в лобовую, не устоят!», и первым бросился на «мессеров». У «Ила» передние огневые точки мощные. Вы знаете. Длинная очередь — и один «мессер» кувырком вниз. Но в это время вторая пара зажгла его. «Сережа, прощай, — услышал я голос Голубева, — расскажи Лене!» Внизу по шоссе шла колонна танков. И он в нее с высоты, объятый пламенем…

Мочалов сжал губы, глубоко вздохнул. Говорить было трудно.

Никто из летчиков не шелохнулся.

— Нет вопросов? — спросил Мочалов. — Тогда разбор полетов закончен.

Молча, без обычных шуток и переговоров покидали летчики класс. Курчавый Спицын задержался, взволнованно глянул на командира эскадрильи.

— Товарищ майор, вы меня извините за необдуманную реплику.

— Ничего, Спицын, — улыбнулся Сергей. — На ошибках мы учимся.

Видавшая виды черная командирская «эмка», подпрыгивая, неслась от аэродрома к авиационному городку. Водитель включил «дворник», и тот со скрипом забегал по смотровому стеклу, сбрасывая налипающие хлопья снега. Примерно на половине пути между аэродромом и Энском подполковник Земцов заметил одинокую фигуру. Офицер шел ссутулившись, очень медленно, о чем-то, по всей вероятности, задумавшись. Услышав за спиной хриплый сигнал, он поспешно метнулся к обочине. Земцов приказал водителю затормозить и, распахнув дверцу, высунулся из машины.

— Цыганков! — окликнул он, узнав в пешеходе старшего лейтенанта, с которым еще не встречался в этот день. — Садитесь, подвезу!

— Спасибо, товарищ подполковник, — смахивая с лица кожаной перчаткой снежинки, отказался Григорий. — Я пешочком по воздуху дойду.

— Этак вы на обед опоздаете, — возразил Земцов. — Забирайтесь-ка в машину да меньше философствуйте. — Командир полка пытливо вгляделся в его осунувшееся лицо с погрустневшими черными глазами и появившимися под ними тенями. — Что-то не нравится мне ваш внешний вид, Цыганков. Чем огорчены?

— Ничем не огорчен, товарищ командир, — вяло ответил старший лейтенант.