Летчицы. Люди в погонах

Он почувствовал под собой нетерпеливую возню Кочарова, услышал приглушенный голос:

– Слезай, разлегся! Что я тебе, молодуха, к земле-то меня прижимаешь…

Растокин уперся руками в плечо Кочарова, стал подниматься. Мелкие комья рыжеватой земли с горьковатым от степных трав запахом, неприятно шуршали за спиной.

– Да отойди ты в сторонку, что гимнастеркой-то надо мной трясешь! – продолжал ворчать Кочаров.

– Не ворчи, не ворчи… Подумаешь, принц датский! – огрызнулся Растокин, раздосадованный тем, что вся их работа пошла насмарку. Теперь снова придется очищать окоп, оборудовать позицию.

Он нагнулся, чтобы удобнее было вытряхнуть из-под воротничка набившуюся туда землю, и в этот момент услышал над самым ухом тяжелое дыхание запыхавшегося человека. Подняв голову, Растокин увидел рядом Карпунина, солдата из их взвода, с которым вел дружбу с тех пор, как тот пришел к ним в роту из госпиталя, где находился после ранения на излечении. На раскрасневшемся лице Карпунина блестели капельки пота, ноздри немного приплюснутого носа часто расширялись, а глаза с сероватым отливом блестели игриво, вызывающе.

– Что ты петлял, как заяц? – спросил Растокин.

– Я… – выдохнул Карпунин, вытирая не то платком, не то тряпкой мокрую шею.

– Чего тебе так приспичило? Бежать под обстрелом?

– Да вот… приспичило… – загадочно улыбнулся он.

– По минам заскучал?

– Очень… Век бы их не знать, проклятущих…

– Мог бы переждать, не вечно бросать их будут.

– Да все из-за тебя…

– Как из-за меня? – с недоумением посмотрел на него Растокин.

– А то из-за кого же! Сам ротный послал. Беги, говорит, Карпунин, тащи из окопа этого Растокина. И быстро! Одна нога тут, другая – там. Понял, говорит? Понял, говорю, чего же тут не понять, раз такое дело вышло.

– Это зачем же я ему понадобился, да еще срочно? – все еще сомневаясь и недоумевая, допытывался Растокин. – Соскучился, что ль? Или провинился? Вины за собой никакой пока не чувствую.

– А ты иди, иди, не рассусоливай, раз приказ тебе такой. Приказы начальства не обсуждают, а немедля исполняют, понял? – щерил Карпунин рот, обнажая коричневые от курения зубы.

– Ладно, ладно, тоже мне, службист нашелся, – хмуро сдвинул густые брови Растокин.

Его раздражал не Карпунин, а неожиданный вызов к ротному, который, подумалось ему, был явно не ко времени, так как надо было приводить в порядок окоп, а теперь приходится тащиться под обстрелом, объясняться по пустякам с ротным, терять время.

«А может, срочное задание?» – обожгла его мысль. И от того, что эта мысль показалась ему единственно правильной (по пустякам ведь вызывать не станут), Растокин успокоился и, отставив лопату, повернулся к Карпунину.

– Ну к ротному так к ротному. Пошли.

Он уперся руками в бруствер, легко выскочил из окопа.

– Не задерживайся там, слышишь? – проговорил недовольным голосом Кочаров. – Нам с тобой тут работенки до вечера хватит, еще долбить да долбить эту землю.

Пригибаясь, Растокин и Карпунин перебежками двинулись к ротной землянке. Располагалась она почти у самой вершины занятой ими сегодня высоты. Взрывы мин сместились на левый фланг батальона, и они побежали во весь рост, перепрыгивая через ямы и воронки. Над землей стоял плотный слой дыма, пыли и гари, солнце стало черным. Дышалось трудно: гарь и дым разъедали горло, пыль набивалась в рот, уши, слепила глаза. До землянки оставалось метров сорок-пятьдесят, и Растокин уже представил, как он войдет к ротному, как доложит о прибытии, как потом вдоволь напьется холодной воды, если, конечно, командир будет в добром настроении (у него всегда была холодная вода, как только они с ординарцем умудрялись ее хранить?), а затем, если не будет срочного задания, вернется во взвод, чтобы успеть до темна оборудовать окоп, замаскировать его.

Оглянувшись, Растокин увидел сзади тяжело дышавшего Карпунина. Он старался не отставать, семенил рядом. Растокин хотел сказать что-то ему, но, услышав над головой знакомый свистящий звук мины, успел лишь крикнуть: «Ложись!», и сам плюхнулся в канаву. Шагах в десяти справа раздался взрыв, его обдало жаром, на спину густо посыпались комья развороченной земли.

С трудом встав на колени, Растокин неистово встряхнул головой, зло сплюнул набившуюся в рот пыль, покосился на Карпунина.

– Живой?

– Кажись, живой, – прохрипел Карпунин, стряхивая ошметки разнотравья и земли с гимнастерки.

Дальше они ползли по-пластунски, не решаясь делать даже коротких перебежек, а когда до землянки осталось метров восемь, оба, не сговариваясь, вскочили и шустро юркнули под навес.

Растокин поправил у Карпунина сползший набок ремень, дружески подтолкнул рукой в спину, пропуская вперед, а сам снял пилотку, ударил о голенище сапога. Пыль с нее серым облачком взвилась кверху. Он ударил еще раз, посильнее, а потом надел на взлохмаченную, давно не стриженную голову и решительно шагнул вслед за Карпуниным в землянку.

В полумраке ему показалось, что в землянке никого нет, он уже хотел повернуться и выйти, но тут раздался голос командира роты лейтенанта Дроздова:

– Явился? А к тебе, Растокин, гости.