Летчицы. Люди в погонах

– В руку… – простонал Митя.

Растокин помог вытащить его из ямы, отнес в дом.

Мальчику было лет семь-восемь, был он худым и легким, как перышко. Положив его на кровать, Растокин осмотрел рану. Пуля пробила мякоть выше локтя, кость не задела. Он перевязал руку, похлопал по плечу.

– Теперь все в порядке. До свадьбы заживет. Поправляйся.

Мать прикрыла одеялом сына, повернулась к Растокину.

– Спасибо вам.

Лицо ее было в ссадинах, на шее виднелись два темно-фиолетовых подтека.

– За что они вас? – глухо спросил Растокин. Женщина устало подняла на него худое, бледное лицо, посмотрела с недоверием.

– А вы кто будете?

– Свои… – проговорил Растокин, дружески сжимая ей руку.

– Партизаны?

– Партизаны, – подтвердил Растокин, не желая вдаваться в подробности.

«Оставаться им в доме нельзя, – подумал Растокин. – Разыскивая своих солдат, немцы могут прийти сюда, заметить следы ночной стычки, и тогда новой расправы не миновать».

– Вам нельзя здесь оставаться, – сказал Растокин.

– Я знаю… – скорбно ответила женщина. – Мы ночью уйдем за реку, в другое село, там у нас есть родственники.

– Правильно, – поддержал ее Карпунин.

У него на коленях уже сидела девочка и теребила пуговицы гимнастерки.

Ей было лет пять-шесть, не больше. Белокурая головка поворачивалась то в одну, то в другую сторону, с любопытством разглядывая посторонних мужчин.

– Извините, нам пора, – поднялся со стула Растокин. Опираясь на стол, женщина тоже встала, глаза ее потеплели, она смущенно протянула ему руку.

– Спасибо вам… Может, что дать в дорогу? У нас есть картошка.

– Нет, нет, нам ничего не надо, у нас все есть, – поспешно ответил Растокин, направляясь к выходу. – А вы тоже собирайтесь, уходите как можно скорее. Трупы немцев мы уберем. Ну, благополучия вам.

– Вам тоже… – глухо произнесла женщина.

Карпунин потрепал за косички девочку, посадил ее на кровать, где лежал Митя. Перебросив через плечо автомат, он еще раз обвел взглядом комнату, низко поклонился женщине, вышел вслед за Растокиным.

На крыльце они остановились, прислушались. В селе было спокойно.

– Что будем с ними делать? – указал Растокин на трупы.

– Камни на шею, и в речку. Чего тут раздумывать, – ответил Карпунин.

Растокин ножом срезал натянутую в палисаднике веревку, положил в карман. Затем погрузили трупы в коляску мотоцикла и, соблюдая осторожность, тихо покатили его по дороге, спустили в лощину. На берегу нашли булыжники, привязали к трупам.

Неподалеку оказался деревянный мостик для полоскания белья. Они подтащили туда трупы, спустили их с мостика в воду.

Речка в этом месте оказалась глубокой, трупы тут же скрылись под водой.

Постояв с минуту на мостике, они с облегчением вздохнули, сошли на берег. Эта операция заняла у них немало времени. Было уже за полночь, где-то раза два пугливо и одиноко прокукарекал петух.

С запада доносился гул проходивших по шоссе машин и танков. Немцы под прикрытием темноты перебрасывали к фронту резервные части.

Прислушиваясь к неумолкающему гулу машин, Растокин думал о том, что противник, по всей вероятности, готовит удар на этом участке фронта, что в роте ждут их возвращения с «языком», который помог бы уточнить действия противника. И то, что ночь почти на исходе, а задание еще не выполнено и пока нет уверенности, будет ли оно выполнено сегодня, и то, что немцы перебрасывают к фронту свежие силы, а они, разведчики, не могут сообщить об этом в свой штаб, – все это острой болью отозвалось в сердце Растокина.

Он лихорадочно искал выхода, в голове возникали варианты взятия «языка», но все они казались ему нереальными, надуманными. Он теперь уже сожалел, что убил обоих солдат.

«Одного надо бы оставить живым, вот и «язык». Глядишь, домой уже топали бы, а теперь вот думай, ломай голову». И, чтобы как-то отвлечься от этих грустных размышлений, спросил Карпунина:

– Что будем делать, Иван?

– В каком смысле? – Карпунин сделал вид, что не понял вопроса.

Растокин вскипел, его злила эта притворная непонятливость, а скорей всего, неуместная хитрость уйти от советов, потянуть время, когда дорога каждая минута.

– А в том смысле, товарищ Карпунин, – перешел он вдруг на официальный тон, – где и когда будем брать «языка». Или ты забыл, зачем пришел сюда? На болотах прописался?

– Нужны мне эти болота… – без обиды огрызнулся Карпунин. – А насчет «языка»… – Он задумался, покрутил головой и, не придумав ничего утешительного, заключил: – Уйдем опять в торфяники, а завтра снова сюда. Будем сидеть, пока не возьмем.

Растокин вначале и сам так думал, но теперь заколебался. Им все больше и больше овладевало желание сделать это сегодня, этой ночью, немедленно.

«Но как? – в который раз он спрашивал себя. Неожиданно в голову пришла дерзкая мысль. – А что, если напасть на штаб?»

Но мысль эта показалась ему настолько нелепой, что он тут же постарался ее забыть.

«Ну, а что еще? Сидеть у колодца и ждать немцев? А если они ночью не придут за водой, тогда что? Устраивать засаду завтра? Но можно просидеть и завтра, и послезавтра…»