Летчицы. Люди в погонах

Все эти годы ее постоянно угнетала мысль о том, что она когда-то бросила консерваторию, не проявила настойчивости закончить ее хотя бы заочно, оказалась теперь не удел, и все ее интересы замыкались в узком семейном мирке. Правда, в тех гарнизонах, где им приходилось жить, она занималась с детьми в музыкальной школе, участвовала в художественной самодеятельности, работала в женсовете, но это не приносило ей душевного удовлетворения, тянуло к большому искусству, от которого, как она считала, ее оторвали муж, дети, семья. Она знала, что поправить теперь уже ничего нельзя, и эта безысходность раздражала ее еще больше. Да и в совместной жизни с Кочаровым у них не было той трогательной близости, духовной общности, которые сопутствуют счастливым семьям. Она и тогда, еще в молодости, замечала в нем излишнюю самовлюбленность, наигранность в поведении, которые особенно заметно стали проявляться с возрастом и болезненно отражались на их отношениях.

Внезапный приезд Растокина вызвал в ней воспоминания о прошлом, растревожил ее томительно-однообразную жизнь, обострил переживания. Словно океанский шторм подхватил, закружил ее, увлек в пучину. Она металась, билась, карабкалась среди бушующих волн и не находила выхода к берегу.

Ей стало тягостно сидеть одной дома, и она вышла на улицу.

Вернувшись в парк, Растокин увидел идущую впереди по аллее Марину, позвал ее. Но она, видимо, не слышала, шла, не оборачиваясь. Тогда он позвал громче. Марина остановилась.

– Валентин! – невольно вырвался у нее вздох облегчения, но она тут же стала торопливо, словно оправдывалась, объяснять: – Вышла подышать воздухом. Такой чудесный вечер… Посидим?

Они сели на скамейку неподалеку от беседки.

В беседке в это время были Наташа и Матисян.

Увидев мать, Наташа затаилась.

Марина заметила скованность Растокина, взволнованное дыхание и почувствовала, как у самой в груди сделалось жарко, как толчками ударяет в голову кровь. И не в силах сдержать себя, растерянно призналась:

– Столько лет прошло, думала, забыла… тебя… А увидела… Как не хотелось мне в ту ночь отпускать тебя в разведку… Словно предчувствовала… – Она умолкла, говорить ей было тяжело и трудно.

На помощь пришел Растокин:

– А помнишь, как собирались в загс?

– Еще бы! – воскликнула Марина. – Мне испортили в ателье свадебное платье, я страшно расстроилась, разревелась… Дура… К чему это платье? Расписались бы, может, все пошло бы по-иному.

– Возможно, – не совсем уверенно проговорил Растокин.

Они оба замолчали, очевидно, думая о том, как бы сложилась их жизнь, если бы они были вместе. Растокин не осуждал Марину, каждая девушка, наверное, поступила бы так же, узнав о гибели своего жениха, одинокой оставаться бы не стала. Но в глубине его сознания все же сверлила грустная мысль – слишком уж как-то поспешно вышла она замуж, могла бы подождать его и подольше: не все похоронки подтверждались.

А Марина думала о том, что напрасно тогда поверила в гибель Растокина, о которой ей сообщил в письме Кочаров, и осуждала себя за то, что не навела справки о Растокине сразу же после войны в соответствующих органах. «А может, Кочаров написал так, чтобы добиться моего согласия на брак?»

Ей стало не по себе.

Внутри пронесся леденящий холодок, и она зябко повела плечами.

– Посвежело… С реки потянуло…

Растокин снял тужурку, прикрыл плечи Марины. Она рассеянно продолжала:

– Максим очень изменился. Стал вспыльчивым, раздражительным. Вот и с тобой…

– Я понимаю его, – ответил Растокин. – Полк передовой, везде хвалят… А тут приехали и начинают…

Вспомнив, как жаловался ей Кочаров на излишнюю придирчивость и необъективность Растокина в оценке полка, она заметила:

– Может, и в самом деле не нужно было поднимать такой шум? Все-таки друзья…

«Вот и ты о том же…» – досадливо подумал Растокин.

– Есть вещи, Марина, которые выше дружбы.

– Возможно… И все же не надо было при Дроздове. Разобрались бы во всем сами, одни. Тихо, спокойно.

Максим и слушать не хотел.

– Он считает, все это я из-за тебя…

– Максим тщеславен, – глухо проговорила Марина. Помолчав, призналась: – Я эти дни, как в тумане… Все перемешалось… И прошлое, и настоящее… Я хочу тебе признаться, Валентин…

В это время, выйдя из беседки, мимо них прошла Наташа.

Марина позвала ее:

– Наташа!

– Ой, мама! Так напугала… – притворно воскликнула она. – Я вышла воздухом подышать. Такой чудесный вечер!

Марина поняла ее намек, но не рассердилась.

– Идем домой, поздно уже.

– А я папу в парке встретила, – и, скосив глаза на Растокина, подчеркнуто добавила, – тоже, видно, воздухом подышать вышел…

Марина встала. Наташа подхватила ее под руку и, что-то объясняя, торопливо повела домой.

* * *