Станислав Владимирович Брейэр
ЛЕТЕЛО ОКНО, РАСПУСТИЛСЯ ТЮЛЬПАН
Самая чистая
В одном городе, напротив базара, жила грязная лужа. Днём она отражала в себе чистые-чистые облака, а ночью ясные-ясные звёздочки. И она сказала:
— Я тоже хочу быть чистой и ясной!
Купалась она под дождиком. Чистой воды добавилось, но и грязи тоже.
Грелась она на солнышке. Меньше стала, но не чище.
Пришла лужа на берег морской — стала мыться, а не отмывается. Тогда лужа поплыла в море, чтобы оно хорошенько прополоскало её.
— Что это там за грязное пятно в нашем самом чистом синем море?! — возмутились моряки на корабле, глядя в бинокли. — И где мы такое уже видели? Ах, это грязная лужа напротив базара!
Её выловили и вернули на прежнее место.
Тут одна прохожая старушка посоветовала ей сходить в баню.
И лужа отправилась в баню.
— Сюда даже люди ходют за деньги, — строго возразил банщик.
Лужа дала ему денежку, которую на прошлой неделе в неё обронил богатый коммерсант с базара, а взять из грязной лужи не захотел.
Банщик ей дал мыло, мочалку и тазик. Она прошла в баню, где множество людей мылось дочиста, и принялась скромненько мыться в углу.
Мылась-мылась, мылась-мылась. Стали чистые хорошие люди подходить и тереть ей спинку мочалкой. Даже сам банщик тёр лужу.
И отмыли все дружно, и стала она — зеркальной!
Улыбаясь, как ребёнок в минуты великой радости, шла лужа из бани, и все встречные люди, собаки и остальные жители города — её поздравляли с лёгким паром.
Она легла на своё место у базара и стала отражать небо ещё ярче, чем до бани. Напиться из неё голуби прилетают даже издалека (а раньше её все сторонились).
Её оградили красивой бронзовой цепью со столбиками по краям и с надписью: САМАЯ ЧИСТАЯ И ЯСНАЯ ЛУЖА. СМОТРЕТЬ И ОТРАЖАТЬСЯ МОЖНО СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНО И ПОДОЛГУ!..
Карапузов
Степан Петрович Карапузов — человек среднего телосложения, в широких штанишках и с ямочками на щеках — вышел из подъезда утром пораньше погулять. Выражение его лица было пасмурно, как и погода вокруг. И это несмотря на тот замечательный факт, что у него, у Степана Петровича, вышедшего из подъезда осенним утром, сегодня день рожденья. Карапузову стукнуло ровно семь. Поэтому, встав пораньше и приняв от родных и близких поздравления вместе с подарками, он вышел на пасмурную погоду. Погулять в одиночестве (пока другие пацаны не проснулись) и с очень серьёзным видом глубоко задуматься.
Но на скамейке у подъезда оказался незнакомый маленький старик в брезентовом плаще до земли: в таких рыбаки ходят рыбачить. На спине под плащом у него горб; и старик сидел с протянутой для милостыни рукой.
Не всякий гражданин заговорит с нищим. Но Степан Петрович уже знал, что во-первых, бедность это не порок, и просить милостыню не стыдно (в отличие от воровства, например), а во-вторых, что по виду о человеке вообще судить не стоит. Давно известно: не всё то золото, что блестит. Часто даже бывает наоборот. И он решил, что в одиночестве можно задуматься позже, а теперь бы посоветоваться с видавшим жизнь стариком.
— Что-то я сегодня какой-то грустный, — произнёс Карапузов.
— Дело серьёзное, — сказал старичок и пригласил сесть рядом, подложив ему часть широкого брезентового плаща, чтоб не холодно от скамейки. Мальчик сел и отдал ему все конфеты из своих карманов. А тот сказал: — В семь лет человек начинает исповедоваться в церкви в своих грехах (если, конечно, он до этого уже душой дорос). Семь лет — первый рубеж критического отношения к самому себе. В какой-то степени — новая жизнь начинается.
Карапузов удивился, что старик заговорил именно на ту тему, на которую он сам задумался этим утром.
— Как-то мне неуютно в самокритическую жизнь вступать, — сказал мальчик. — Хорошо бы на вчерашнем некритическом деньке остановиться. Чтоб спросу с меня было меньше. Это что же? За одно и то же дело — в шесть лет в угол не ставили, а с сегодняшнего хмурого дня — поставят?
— За плохое дело?
— Да.
— Тогда скорей всего.
— Как жить? — глядя старику в глаза, спросил Карапузов.
— Честно жить, — тоже глядя мальчику в глаза, ответил тот. — В любви к ближнему (то есть — к каждому человеку, которому нужна твоя любовь), но особенно к родным, близким и твоему духовнику. И надо животных да разных букашек, да всякое живое создание — не обижать по мере человеческой возможности и надобности. Со страхом Божьим жить, то есть — бояться Бога огорчить неблаговидными деяниями — из великой к Нему любви — за звёзды, солнце, воздух и многое другое. Всегда верить, что Он не оставит. И молиться надо очень хорошо, с верой, надеждой.
— Всё верно, — ответил мальчик и спросил, указывая пальцем на глаза старика. — Но скажите, откуда в ваших старческих глазах, которые много чего повидали плохого за долгую жизнь, — как будто маленькие ангелы порхают?
— Так и у тебя тоже, — улыбнулся старичок.
У мальчика слегка защекотало в глазах, и он их потёр.
— Крылышки им не помни́, — предостерёг старик.