Летящие к Солнцу 1. Вопрос веры (СИ)

Я вздрогнул. Размышляя, так увлекся, что не заметил: у меня появилась компания. На полу, в двух шагах, стояла красивая светловолосая девчонка и смотрела на меня снизу вверх. В ее взгляде столько страха, благоговения и надежды, что мне сделалось грустно.

– Может, лучше автограф? – предложил я.

– Нет! – тряхнула головой девушка. – Вы не понимаете. Я – шлюха.

– Какой ужас, – флегматично ответил я.

Но мое равнодушие девушку не отпугнуло. Она неуклюже вскарабкалась на броню, села рядом. Не такая уж мелкая, как показалась сперва. Может, и постарше меня на год.

– Вы не понимаете, – с жаром повторила она. – Это на веки вечные. Моя мать в молодости нарушила закон, и на суде ей дали выбор: триффиды или солдаты. Она ушла к солдатам, стала шлюхой, но только чтобы спасти меня, ведь она уже была беременной…

– Интересные у вас обычаи. – Я поежился.

– Назад пути нет, кроме, может быть, одного. Если я рожу ребенка от вас, от героя из пророчества Августина, от всадника постапокалипсиса… – У нее задрожали губы, на глаза навернулись слезы, но девушка решительно отерла их. – Может, хоть этого ребенка они согласятся принять к себе.

Мой эмоциональный двойник выдал категорический вердикт: девчонка не притворяется. Все ее эмоции действительно так печальны и глубоки, как она показывает. Но что с того? В ту первую встречу в камере дома Альтомирано Вероника тоже искренне рыдала. Что не помешало ей вывихнуть мне руку и устроить сотрясение мозга. Девочки, девушки, женщины – страшные монстры. Они правдой вертят так же легко, как ложью. Беспринципные чудовища.

Но я молчал, и девушка заволновалась, заерзала. Говорят, есть люди, которых возбуждает, когда девушка, желающая от тебя ребенка, ерзает по твоему другу. Мертвому другу. Но я к их числу не отношусь.

– Вы согласитесь? – дрожащим голоском спросила она.

Я отрицательно покачал головой.

– Но почему? Я что, некрасивая?

– Красивая, – пришлось признаться.

– Или вам девушки не нравятся?

– Нравятся.

– Так в чем дело?

Я повернул голову к ней и, глядя в глаза, все объяснил, не прерываясь и не повышая голос:

– Дело в том, что я – человек, и у меня тоже есть какие-никакие извращенные чувства. Что бы там ни насочинял ваш блаженный Августин, я – человек, а не машина для совершения подвигов и оплодотворения страждущих. Считай меня наивным, но я хочу, чтобы мой первый сексуальный контакт был чем-то глубоко личным и исполненным нежных чувств, что, конечно, невозможно до тех пор, пока я не разберусь со своим эмоциональным двойником, но это – моя проблема, не забивай голову. В любом случае, у меня нет ни малейшего желания сокрушать членом моральные устои вашего общества, к чему я вплотную приблизился в первые же минуты нахождения здесь. И как ты обратилась ко мне?

– Я старалась попросить вежливо! – воскликнула девушка, прижав кулаки к груди.

Я поморщился.

– Видишь ли, ты просила, да, но просила без уважения. И речь не о выборе слов, а о том, что уважения нет внутри тебя. Ты посмотрела в зеркало, поправила прическу и прибежала просить об услуге, наградой за которую назначила свое тело. Посчитала, что это – все, о чем я мечтаю. В мыслях ты опустила меня до уровня животного, на инстинктах которого легко сыграть. Так вот, я – не животное. Моим телом управляет разум. И сейчас разум говорит мне, что если ты, пытаясь выбраться из этого дерьма, ведешь себя как шлюха, то, может, все в порядке? Может, ты на своем месте? И стоит ли заводить ребенка ради идиотского эксперимента, русской рулетки: примут – не примут?

Где-то в голове у девушки затрещали и рухнули под моим напором защитные барьеры, а из-за них показалось ее истинное лицо.

– Тоже мне, мальчик-колокольчик, – прошипела девушка, спрыгнув на пол. – Эта твоя сучка тебе и за сто лет не даст. Сдохнешь в триффидах, не познав женщину, как дурак.

– Не сдохну, – улыбнулся я ей, вынимая из кармана пригоршню семечек.

– Что, думаешь протолкаться к выходу? – фыркнула она. – Триффиды убивают мгновенно.

– Мы победим, – объяснил я. – Зови это верой. Слепой верой. Быть может, это – первая робкая эмоция, которую я смог себе позволить.

Я остался в одиночестве. Гордый, мрачный, несломленный, как Чайлд Гарольд. Только плаща недоставало. И – да, я сидел на броневике, щелкая семечки.

Послышались легкие шаги, и я поморщился. Надо сказать командиру, что я не хочу видеть никого. Хотя, с другой стороны, любопытно, что за историю выдаст следующая кандидатка.

Однако чутье меня подвело. К транспортеру, задрав голову, чтобы увидеть меня, и улыбаясь, вышел наш давешний черноволосый защитник. Я махнул ему рукой.

– Слышал ваш разговор, – сказал Черноволосый. – Признаться, думал, вы уступите. Не из-за трогательной истории про младенца, а из желания стать мужчиной.