Летящие к Солнцу. Книга 2. База Судного Дня

С этими словами она вышла, оставив меня одного, без штанов и бутылки. Впрочем, обе проблемы решились почти одновременно. Как только я нагнулся за штанами, почувствовал, как во внутреннем кармане что-то скользит. Рефлекторно прижал руку к груди и почувствовал приятную стеклянную булькающую тяжесть. Губы сами собой растянулись в улыбку.

***

В туалете было шумно – Марселино принимал душ в закрытой кабинке. Стенки ее были излишне прозрачными, и он увидел меня, когда я крался к унитазу.

– Какого хрена?! – заорал Хранитель базы. – Что еще ты хочешь у меня забрать?

– Туалетную бумагу, – признался я.

С ответом Марселино не нашелся. Я взял рулон серой бумаги, попил воды из-под крана и вышел, оставив несчастного смывать мою ДНК, от которой всем вокруг становится лишь хуже.

Я зашел в кухню, заказал крабовый салат и пяток бутербродов с индейкой. Хотел взять еще пива, но Вероника, как оказалось, привела угрозу в исполнение – синтезатор лишь коварно замигал на меня красной лампочкой.

С подносом я прошел к Центру Управления, где Джеронимо сидел, храня непривычно каменное выражение лица.

– Мне кажется, я больше никогда не смогу смеяться, – сказал он.

– Рад, что повеселил тебя. Бутерброд хочешь?

– Аппетита нет, – буркнул Джеронимо и показал мне экран смартфона.

Я узнал интерфейс «Telegram», который действительно каким-то чудом продолжал работать в постапокалиптическом мире. В качестве собеседника в чате значился Рикардо. Лишь одно сообщение я увидел. Фотография плохонького качества, на которой солдаты сгружали ящики с грузовых вездеходов на «ворота» базы.

«Ку-ку! – гласила подпись. – Ждите в гости, часа через три будем. Обнимашки!»

– Веронике пока не говорил, – мрачно сказал Джеронимо. – Думаешь, сто́ит?

– А как там твой макрос?

– Дает задержку в три четверти секунды, – поморщился Джеронимо. – Ну, через два часа, допустим, добьет до секунды. Но за секунду нам двадцать километров не пробежать.

– Даже если я буду петь?

– В особенности если ты будешь петь. Конечно, ещё будет зазор срабатывания в эту самую секунду, но он, думается, сократится очень быстро, система разумная, хоть и выжила из ума. А огнемет или граната обладают широким радиусом поражения, так что секунда там роли не сыграет.

– Но ты продолжаешь пытаться?

Джеронимо посмотрел на меня с удивлением:

– А что же мне еще делать? Если есть хоть призрак надежды, за него надо цепляться. Если мои таланты могут хотя бы что-то – надо сделать это что-то. Например, вот, модифицировать макрос. Идейка появилась.

Он потянулся к клавиатуре, но тут я вспомнил, зачем пришел.

– Ручка есть? Да есть, я же знаю, ты записываешь перлы Вероники в свою тетрадь.

Джеронимо задрал майку, вытащил из-за пояса шорт тетрадь, между страниц которой оказалась авторучка.

– Держи. Хочешь написать письмо?

– В любой непонятной ситуации – пиши письмо, – вздохнул я. – Скажи Веронике. Она заслуживает знать, сколько нам осталось.

– Безжалостно. – Это слово остановило меня, когда я уже отвернулся, чтобы идти. – Ты хочешь, чтобы я вот так просто взял и рассказал ей всю правду?

– Ты справишься, – улыбнулся я ему. И ушел, испытывая легкое недоумение. С чего бы это Джеронимо вдруг так терзается, прежде чем что-то сказать? Уж говорить-то он – всегда мастер.

Ройал встретила меня изумрудно-зеленым светом глаз.

– Ну как?

Я сел на ее койку, поднос поставил справа, а слева похлопал ладонью. Ройал села, тихая и робкая, будто боялась услышать, что я скажу. А я молчал, нагнетая атмосферу. Молча сгрузил всё с подноса на койку, открыл бутылку и бросил на пол пробку. Ну вот, теперь я смогу пить и закусывать, не отрываясь от работы.

Я перевернул поднос, положил его на колени. Примостил рулон, щелкнул авторучкой, и поток вдохновения унес меня по волнам графомании.

Глава 35

«Дорогая Вероника!

Когда ты получишь это письмо, я, вероятнее всего, буду уже мертв. Причем, мертв настолько, что даже моего трупа ты не увидишь. Я так решил, поэтому даже не пытайся меня отговорить, тем более, что, см. выше, я уже мертв. Причем, мертв настолько… Впрочем, я повторяюсь, а туалетная бумага небезгранична.

Я хочу посмертно признаться тебе, что во мне пробудились чувства. В тот самый миг, когда я обрел силы Риверосов, я обрел и чувства. Они меня напугали, я был ими раздавлен, и, чтобы хоть немного защититься, притворялся, будто ничего не изменилось. Но чувства – они как рак. Жрут тебя изнутри, и рано или поздно симптомы прорываются наружу окровавленными клешнями…

Ты могла видеть эти клешни. Могла заметить странности в моем поведении. Могла бы, если бы знала, что имеет смысл вглядываться. Но сначала я не решался, а потом, когда ты заинтересовалась Марселино, не захотел мешать вашему убогому и пошлому счастью. Кто я такой, чтобы предлагать тебе – себя? Что я могу дать тебе, кроме распахнутой нараспашку души? Вот, видишь, я даже писатель – так себе. «Распахнутой нараспашку», Diablo!