Летящий с ангелом

— Давно тебя ожидаю, — сказал он негромко. — Ты что ли боишься меня? Страшно?

— Честно сказать, да, — признался я.

— К исповеди готовился?

— Нет. Я и не знаю как. Первый раз.

— Ладно, давай-ка я тебе помогу. Убивал? Блудил? Дрался? Сквернословил? Воровал?

Я понуро отвечал «да» или «нет». Желание сбежать от стыда, от позора, от пронзитель­ных глаз, видящих тебя насквозь, нарастало. Но отец Сергий, но ожидающие своей очереди люди, но святые, глядящие с икон, — держали меня, казалось, множеством добрых рук.

— Хорошо, на первый раз довольно. Молодец. Как зовут? Андрей?

Священник наклонил мне голову, накрыл лентой с крестами и зашептал молитву. Я понял из ее слов, что грехи властью, данной ему Богом, мне отпускаются. Он снял ленту с головы и протянул для целования крест и Евангелие. Затем посоветовал приготовиться к исповеди и причастию и прийти в субботу вечером. Я почувствовал сильное облегчение. Казалось, что церковь наполнилась светом. Осмелев, я решил посоветоваться. Рассказал про Олю, про мой зарок, про лечение в диспансере, про медкомиссию. Батюшка выслушал и объяснил, что последние события — это знак того, что моя молитва услышана.

— Сам же просил помощи, чтобы не блудить и не убивать, — сказал он. — Вот и получил ее от милостей и щедрот Божиих. Радуйся. Видно твоя молитва была очень угодна Богу, раз так все решилось… кардинально.

Вышел я из церкви абсолютно счастливым. Небо золотилось мягким теплом заката. Весело щебетали птицы. Нежная листва деревьев, кустарник, осыпанный цветами, большая клумба с нарциссами — все это благоухало тонкими ароматами. Прохожие казались родными, добрыми, бесконечно дорогими. Я снова осторожно нес внутри себя драгоценный радостный свет, боясь расплескать его. Лишь час назад я шел сюда испуганный и унылый. Казалось, жизнь кончилась, свет померк, впереди черный омут. И вот я уже совсем другой: спокойный, радостный, счастливый, изменившийся… кардинально. Чудо!

 Я прощен! Бог меня помиловал! Это Он устроил мою жизнь наилучшим образом. Так, чтобы я не развратничал, не пил, не бил, не убивал — но делал добро. И еще?.. что еще сказал отец Сергий? Моя молитва угодна Богу. Нужно срочно научиться молиться. Нужно еще раз перечитать Евангелие. Нужно… ох, сколько всего впереди! Сколько работы, доброй, светлой и очень нужной. Хорошо-то как!

Со дня первой исповеди началась новая жизнь. Прежние ценности таяли, как прошлогодний снег под лучами весеннего солнца. Я объездил церковные лавки, накупил книг. Узнав, что я «неофит», то есть новообращенный, свежевоцерковленный, седовласые бородатые дяденьки советовали обязательно прочесть «Невидимую брань», «Лествицу», катехизис, жития святых, богословские брошюры, письма учителей Церкви, труды святителей Василия Великого, Иоанна Златоуста, Феофана Затворника. Я притаскивал домой стопки книг и читал, читал жадно до ломоты в глазах. Передо мной открывался новый мир, где все наоборот. Вместо наслаждений тела — высокая духовная радость, вместо свободы связывания цепями греха — свобода от греха, вместо ложных временных целей — великая цель восхождения в вечное блаженство.

К исповеди и Причастию готовился строго по писанному. Питался раз в день после заката солнца, да и то хлебом и водой. Читал утренние и вечерние молитвы, покаянный канон, каждый день посещал церковные службы. Первая настоящая исповедь, казалось, вычистила из моей души всю грязь, накопившуюся с детства. Чтобы перечислить грехи за всю жизнь, мне понадобилось четыре листа бумаги. А Причастие — страшно сказать — Тела и Крови Христа так меня обожгло, что мне показалось, будто я уже не я, а другой человек.

Особенно первые три дня почти не выпускал из рук молитвослова и Евангелия. Мне очень сильно хотелось стать святым. Чтобы изменять погоду, задерживать солнце, летать на облаке, передвигать молитвой горы. А еще мне хотелось, чтобы непременно видеть, как мне служат ангелы. И еще, чтобы по желанию спускаться в мрачные теснины ада и подниматься на третье небо Царствия небесного.

… И тут я заболел. Не то что гору, я собственной руки передвинуть не мог. Какое там третье небо — я погружался в глупые сны с детскими страшилками, вроде бабаев, кикимор и леших. Они издевательски пищали: «Святой, говоришь? Х-х-хэ!..» примерно, как товарищ Сухов таможеннику: «Павлины, говоришь? Х-х-хэ!..»

Отболев три дня и ночи, на утро четвертого дня я проснулся живым-здоровым, но смущенным. Решил сходить в храм и выяснить, почему из меня не получился святой. Что такого я сделал не так? И что же нужно сделать, чтобы научиться транспорти­ровать горы и менять погоду. Отец Сергий исповедал причастников и только после этого подозвал меня.

— Итак, святым стать не удалось? — констатировал он. — Это хорошо, что не стал. А то приходят сюда «святые». Кто босиком по снегу ходит, как старец Павел; кто в Иерусалим на лукашках летает, как Никита Новгородский; а кто и на небо, как к себе домой шастает.

— Что, на самом деле?