Читаем Летят наши годы (сборник) полностью

Лагерь был расположен в бору, с дороги к нему вело множество протоптанных тропок-ручейков. Деревянный крашеный штакетник опоясывал большую поляну, за высокими соснами виднелись ровные дорожки-линейки, белые конусы палаток, маленькие, словно игрушечные, домики. Справа на площадке равномерно взлетали и опускались загорелые детские руки — шла утренняя зарядка.

Дежурная воспитательница, встретившая Корнеева в воротах, пообещала прислать Анку сразу же после гимнастики, скользнула любопытным взглядом.

Федор Андреевич зашагал вдоль забора, нетерпеливо поглядывая на площадку. Вот дрогнули и смешались ряды маленьких физкультурников, зазвенели голоса.

— Дядя Федя! Дядя Федя! — еще издали кричала Анка.

Он подхватил ее под мышки, но поднять побоялся — росла Анка!

В трусиках и майке, босоногая, по-прежнему беленькая — один только нос и облез от солнца — она радостно сыпала вопросами:

— Вы один приехали? А мама почему?.. А ботинки привезли? Дядя Федя, а в кульке что? Ой, у нас тут как хорошо!

Федор Андреевич трогал острые Анкины плечи, гладил светлые волосы, разделенные розовым пробором, утвердительно кивал или, возражая, качал головой, и они великолепно понимали друг друга.

Усадив Анку на лавочку, Корнеев вынул из авоськи коробку с туфлями.

— Мне? Ой, какие! — восторженно закричала Анка. Она запрыгала на одной ноге, вытирая ладошкой ступню другой, надела туфельку, потом вторую, пустилась бегом, перешла на степенный, еле сдерживаемый шаг. Здорово!

Через минуту она сидела рядом с Корнеевым, посматривая на туфли, и, покусывая мелкими зубами сочные сливы, оживленно выкладывала новости.

— Ой, дядя Федя, я один раз на реке ужа видела. Ка-ак закричала — змея, думала!..

По лагерю пронесся звонок, Анка вскочила.

— Завтракать! Я сейчас, дядя Федя, — быстренько, быстренько!

И побежала, помахивая светлыми косичками, выплевывая на ходу косточки от слив.

В город Федор Андреевич вернулся поздно. Дома, с удовольствием вспоминая пестрый, непохожий на другие день, проведенный с ребятишками в лесу и на реке, Корнеев решил навестить Анку еще раз.


Прошла еще неделя. Утром, собравшись на рыбалку, Федор Андреевич сорвал с календаря сразу несколько листков и с минуту, радуясь и не веря, смотрел на красную двузначную цифру. Завтра должна приехать Настя! Завтра она будет ходить здесь, улыбаться, говорить, комната снова наполнится движением, живым голосом!.. Корнеев невольно огляделся и тут только заметил, что за эти дни квартира приобрела какой-то нежилой вид. На столе, прикрывая чашки, лежала газета, окна запылились, пепельница была полна окурков, кисло пахло застоявшимся табачным дымом. Стыд какой, нужно немедленно привести все в порядок!

Федор Андреевич сходил на колонку, нагрел воды. Сначала перемыл посуду, причем один стакан упал и брызнул мелкими осколками, протер окна, потом долго и неловко мыл пол; самое скверное, что на полу оставались лужицы и подтереть их плохо отжатой тряпкой никак не удавалось. В раскрытые окна беспрепятственно вливался чистый утренний воздух, и, когда, выплеснув грязную воду, Корнеев вошел в комнату снова, она показалась неузнаваемой. Вот так, завтра с утра нужно купить свежего хлеба, приготовить обед — встречать так встречать!

Вечером, когда Федор Андреевич вернулся с реки, ключа на месте не оказалось. Еще не веря, Корнеев рванул на себя дверь.

Настя стояла под самой лампочкой, с распущенными влажными волосами, с застывшим в обнаженной руке гребнем — загорелая, улыбающаяся, доверчивая.

Не думая, что он делает, Федор Андреевич притянул Настю к себе, захлебнулся густым запахом мокрых волос, отыскал ее упругие обветренные губы. Задохнувшись, Настя глухо вскрикнула, в ее глазах мелькнул испуг, затем они просветленно, неудержимо засияли, и ее смуглые руки, вздрагивая, обвили шею Корнеева.

Потух свет, треснула оборванная занавесь, в темноте забился прерываемый поцелуями придушенный шепот:

— Федя!.. Феденька!


Анка приехала в конце августа. Переполненная впечатлениями, требовавшими немедленного выхода, она неотступно ходила за матерью, вспоминала все новые и новые приключения, и конца им не виделось.

— Один раз ушли мы в лес, а дождик как пошел, как пошел! Да гром ка-ак загремит! Мы под дерево, а Нина тапку потеряла. Искали, искали, насилу нашли — лежит на дороге и полна воды!

Похорошевшая Настя отмахивалась, притворно закрывала уши, Анка смеялась, настойчиво тянула ее за руку.

— Правда, мамочка, ты только послушай! У Шуры был товарищ Вова, а Вова приехал вместе с сестренкой — Светой зовут. Вот Света один раз и говорит…

Смеясь и розовея под взглядом Корнеева, Настя выбежала на улицу, Анка с визгом устремилась за ней и, не догнав, атаковала Федора Андреевича.

— Дядя Федя, а вы видели, как белки орехи собирают? А я видела! Пошли мы один раз за орехами…

Чувствуя веселое настроение взрослых, Анка весь вечер без умолку тараторила, озорничала, ласкалась к матери. Усталость сморила ее сразу: на полуслове прервав очередной рассказ, она зазевала, начала тереть исцарапанными кулачками глаза.

— Мам, идем спать!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза